— Восхождение, ммм… крутой подъем не вскружил ей голову?
— Прекрасно танцует, — долбил я, выводя разговор из скользкого русла.
— Твой друг Ален, — сказала Глэдис, — родился танцором, притом танцором тонким и благородным.
— Не принимай это за комплимент, — предостерег Лоран. — Это ее манера высказать тебе, что ты родился не под счастливой звездой, короче — что ты битюг и увалень. Так ответь на ее вызов в следующем танце и докажи обратное!
— Ну, грубить и перевирать тебе не привыкать, — засмеялась Глэдис. — Дай-ка нам лучше выпить. После танца одолевает жажда.
Лоран вытащил из ведерка бутылку шампанского и наполнил три фужера.
— За фантастическую… тьфу, за воображаемую чету Ален — Глэдис, — поднял он свой.
— За нашу дружбу, — сказала Глэдис, и я тотчас произнес то же самое.
Назревал супружеский бой, хотя пока что в виде состязания, не переходящего в домашнюю свару. Эротическим объектом, за который и вокруг которого велся этот приглушенный и неявный бой, была моя скромная персона. Ситуация была двусмысленная, но и увлекательная для меня, свободомыслящего холостяка.
Когда снова наступил мой черед танцевать с Глэдис, то, по возвращении к столу, муж оглядел нас с ухмылкой, какой ухмыляются развратники. Потом, после многозначительной паузы, такой же затяжной, как только что исполненный нами томный слоу-фокс, произнес:
— Дела идут. Закон Архимеда на сей раз сработал!
— Мы же сказали «за нашу дружбу», и мы дру-жи-ли, — пропела Глэдис.
— Мы чудесно кружили и дружили, — поддержал я, но, кажется, неловко.
— Между мужчиной и женщиной, — процедил он, — «дружить» означает неистово тереться друг о друга, не доводя трения и прижимания до полного удовольствия. Нет ничего вреднее для здоровья и правильного образа жизни.
— Генерал Мефисто не занимается такими глупостями, а сразу берет быка за рога, — парировала Глэдис.
— Друзья, не надо ссориться, — вмешался я. — Нас тут двое старых школьных приятелей и чудесная супруга одного из них, и все мы просто друзья, и дружба эта, да еще на таком вечере — настоящий праздник!
— Фиеста де амор, праздник любви, — высказался Лоран по-испански, очевидно, вспомнив корриду при упоминании о быке устами Глэдис. — А мы составляем страшного божка вуду с тремя хребтами!
— Вспомни свое же признание, что как раз твой-то хребет и оказался лишним! — пошла в прямую атаку супруга.
Решительная схватка казалась неминуемой.
— Не будем портить приятный вечер, — миротворчески вмешался я. — К тому же мы тут уже больше, чем надо: третий час ночи. Пора домой.
— Ален прав, — сказала она. — Всем баиньки!
— Баиньки, баиньки, три хребтинки баиньки! — нервически пропел Лоран.
— Лучше поскорее попроси счет, дорогой!
Уплатив, мы покатили в город. На этот раз всю дорогу за рулем была Глэдис. Лоран уселся сзади, после того как снова приказал мне занять почетное место рядом с водительницей. Глэдис вела машину уверенно, плавно, без рывков. В постели, размышлял я, она наверняка нажимает на четвертую скорость, а завершает на пятой.
Впервые с момента нашей встречи в моем воображении возникла живейшая картинка нас с нею, ослепительно голых, занимающихся, говоря философским языком, дедукцией, то есть выведением из общеизвестных истин совершенно конкретных и неповторимых вещей. Мои начальные притормаживания собственного пыла исчезли, как дым. Я чувствовал себя в силах выдержать бурю этой женщины- цветка.
Лоран первым нарушил всеобщее тягостное молчание похмельного возвращения.
— А все-таки у меня бедовая спутница жизни. Ну прямо бой-баба! — громко произнес он, как бы желая завершить счастливой концовкой тревожную борьбу внутри самого себя. — А знаешь, Ален, все ее словесные подковыки — это всего-навсего подтрунивания хорошего товарища по постели.
— Попридержи язык, — огрызнулась она, — и не суй лапу в огонь, обожжешься!
— Между простыней и одеялом, — настойчиво продолжал он, — нет огня жарче, чем этот самый, этот самый-самый… кусок женщины.
— Ты еще поищешь его! — вдруг впала она в ярость.
Тем не менее она ни на миг не теряла спокойствия классного водителя, снижала скорость где положено, увеличивала где можно, замечала все рытвины и выбоины. Когда она мягко остановила машину у виллы, Лоран тотчас вышел из состояния повторного молчания за последние три километра.
— Пойдем хлопнем еще по стаканчику?
— Скоро рассветет, — начал я отнекиваться. — Надо ли?
Ужасный лицемер внутри меня вскидывал очи на угасающие звезды.
— Может быть, предпочтете чашечку кофе?
Это уже был голос Глэдис.
— Кофе? Пожалуй…
Пока она готовила кофе на кухне, я сидел в гостиной напротив Лорана, на том самом месте, что и несколькими часами ранее, когда он старался поддеть меня на крючок: «Ты не разлюбил танцы?» Лоран погасил люстру и зажег уютную настольную лампу с колпаком зелено-бутылочного цвета.
— Устал? — примирительно спросил он.
— Да нет, в полной форме. Да и суббота сегодня.
— Можешь выспаться у нас. Есть комнатка специально для гостей.
— Спасибо. Но надо ехать. В девять утра ко мне придет нотариус.
— Какое-нибудь выгодное дельце?
— Нет, просто небольшое наследство. Мадам Бревика Лозанж, ведунья, знаменитая жакмельская мамбо — да ты знаешь ее! — приходилась довольно близкой родственницей моему отцу. Ее похоронили в возрасте ста девяти лет как раз в тот день, когда я приехал. В своем завещании она не забыла и меня: участок земли на девять соток, каменистый, но всего в двух сотнях метров от пляжа!
— Чертов Ален! Да ты и впрямь в рубашке родился.
— В рубашке. И притом ножками вперед.
— А между ножками семь пар яичек?
— Нет, поменьше, — заскромничал я, постукивая пальцами по подлокотникам кресла красного дерева.
— Вы что тут притаились как заговорщики? — проворковала Глэдис, внося с собой аромат свежайшего кофе.
— Мы говорим о счастливой звезде, под которой родился Ален. Очень опасная звезда! Для других.
— Под каким же знаком зодиака? — спросила она.
— Под знаком Девы. Я родился, когда бушевал циклон, в ночь на 29 августа. А вы, Глэдис?
— Попробуйте угадать.
