— Зашибись. Но ты мне не нужен. Так что спасибо и всего хорошего.
— Судя по всему, сегодня я тебе нужен еще больше, чем вчера.
— У меня все под контролем.
— Да уж я вижу.
— Проваливай, — устало ответил Бобби. — Энни выпишет тебе чек за потраченное время.
Шпандау уселся на стул и скрестил ноги. Он посмотрел на Бобби, вздохнул, покачал головой и подумал, не уйти ли в самом деле.
— Что у тебя за проблема?
— У меня все в полном порядке. Отвянь.
— А зачем письмо подделал?
— Кто тебе сказал, что оно подделано?
Шпандау взял один из журналов и бросил к ногам Бобби.
— Буковки красивые, глянцевые. Не иначе из «Пипл» вырезаны или вроде того. И наверняка этот журнал где-то тут валяется. Там отпечатки пальцев видны как на хорошем экране.
— Слушай, мне твоя помощь не нужна, понятно? Хочешь, чтобы тебя отсюда пинком под зад вытолкали?
Шпандау посмотрел на него, поднялся, достал визитку и написал свой номер. Потом протянул ее Бобби. Но тот не взял.
— Служебный. Передумаешь — позвони. Может, ты и крутой весь из себя, приятель, но только якшаешься совсем не с теми.
Шпандау бросил визитку на стол и вышел. Шагая к машине, он решил, что звонить Уолтеру не будет. Уолтер либо попытается запрячь его на другое дело, либо станет зазывать на попойку в выходные. Ничего, подождет. День прекрасный, солнышко светит, Элвис, правда, умер, но Шпандау-то жив и вполне себе бодр. Можно смотаться в Санта-Монику, пообедать на пляже и подождать, пока девушка его мечты грациозно въедет в его жизнь на роликах. Ему вспомнилась Сара Джессика Паркер[27] в фильме «Лос-Анджелесская история», как она каталась в песке перед Стивом Мартином. Подружке, которая способна на такое, у него нашлось бы что сказать. А в Санта-Монике, небось, таких пруд пруди, только и ждут, чтобы пришел мужчина постарше, в ковбойских сапогах и с раздувшимся синюшным пальцем. Эта милая фантазия занимала Шпандау на шоссе 405 по дороге домой.
В тот вечер Шпандау сидел в каморке Джина Отри, пил кукурузное виски и курил трубку. В книжном магазине Флагстаффа он умудрился отрыть первое издание «Осени шайеннов» Мэри Сандос и всю неделю ждал, когда же выкроит время, чтобы почитать в тишине. Шпандау устроил ноги на подушке из седельной кожи, отхлебнул виски, взял книгу и повертел в руках, любуясь простым коричневым переплетом, который неплохо сохранился под суперобложкой. Книги об американском Западе он стал коллекционировать сразу после ухода Ди. До того совесть не позволяла ему тратить деньги — а это увлечение было не из дешевых, — теперь же Шпандау поддался соблазну и уже собрал несколько десятков ценных экземпляров. Он оправдывался тем, что они составят ему компанию в одинокой старости. И в самом деле, книги каким-то образом поднимали его над самим собой, над этим вздорным миром. Сидя в своей нелепой комнате, вдыхая аромат табачного дыма, кожи и виски, в окружении древностей и анахронизмов, да и признавая анахронизмом самого себя, Шпандау ощущал, как развязывается вечно сковывавший его узел, а душа начинает снова искать равновесия. Глупо, конечно, когда взрослый человек играет в ковбоя. Или делает вид, что можно вернуть время, пусть и ненадолго, к периоду простодушной, незамысловатой, невинной жизни. Или что на территории Америки вообще был такой период. Разве само по себе это не самое американское из всех чувств?
Если и есть у нас национальная идентичность, не это ли ключ к ней — вера в то, что существовала когда-то чистота, к которой можно вернуться.
Что когда-то все было правильно, а значит, есть шанс, что все снова станет правильным. Куда ни плюнь — везде сплошь иллюзии. Шпандау устал щуриться и вглядываться в этот туман. Может, в конце концов все это чушь собачья, о чем первым ему сказал Уолтер. Америка. Ковбои. Любовь. Все это чепуха, все это мифы, созданные для того, чтобы что-то продать. Добро пожаловать в Голливуд. Добро пожаловать в Лос-Анджелес. Как-то один социолог заявил: хотите увидеть будущее, взгляните на сегодняшний Лос- Анджелес. Шпандау старался в это не верить. И его разум изо всех сил сопротивлялся такому мнению даже теперь. Какой-то слабенький, но упрямый голос говорил ему: не все на свете — дерьмо. Вспомни свое ощущение, когда едешь верхом. Когда открываются стартовые ворота, веревка подрагивает в руке, натягивается, пружинит и ослабевает. Вспомни запах высокой травы и то, как она щекочет ноги, когда едешь через луг. Вспомни Ди. Вся жизнь может на поверку оказаться безразмерной зловонной навозной кучей, но для того, чтобы продолжать жить, Шпандау было достаточно воспоминаний о том, как он держал Ди в своих объятиях.
На столе за спиной зазвонил телефон. Шпандау вздрогнул, словно от удара током. Надо было отключить этот чертов аппарат. Никакого срочного дела у него не предполагалось. Он посмотрел на экран — номер не определился. Автоответчик сработал раньше, чем Шпандау успел выключить его. Это была Гейл из службы секретарей-телефонисток. Он снял трубку.
— Шпандау.
— Вам сообщение от какого-то Джинджера Константина. Говорит, дело срочное.
— Ладно. Давайте номер.
Шпандау нацарапал цифры на ладони, потом набрал номер. Ему ответил мужчина с легким британским акцентом.
— Да?
— Это Дэвид Шпандау. Вы просили срочно перезвонить.
— Господи, да! Я ассистент Бобби Дая. Я увидел вашу визитку и понял, что вы с ним говорили… Послушайте, Бобби… в беде. Он пошел на встречу с Ричи Стеллой. И пистолет взял. Я просто не знал, к кому еще обратиться.
— Это такой с крысиной мордой?
— Да, точно.
— Как его найти?
— Бобби поехал в клуб Ричи. Знаете? «Зал вуду» на Сансете.
— Да, знаю. Давно он уехал?
— Минут десять назад.
— Я уже выхожу.
«Зал вуду» был самым популярным клубом Стрипа.[28] Он втиснулся между винным магазином и суши-баром и напоминал захудалую забегаловку, в которой пожилые алкоголички дремлют, уронив лицо в лужицы на барной стойке. Когда-то «Зал вуду» был любимым местом молодых и амбициозных людей, отделанным в стиле Филиппа Старка:[29] сплошной блестящий металл и цветное стекло. Новому владельцу стало ни много ни мало в четверть миллиона переделать фасад, убрать с него все следы процветания и изящества, заменить их на элементы и материалы, которые создавали образ матово-черной картонной коробки. Он должен был привлечь истинных ценителей, уже наевшихся высокой эстетики и ищущих такое место, где можно делать вид, что опростился, но сохранить при этом комфорт. Прямо козья ферма Марии-Антуанетты на заднем дворе Версаля. Подъехав, Шпандау увидел немыслимо длинную очередь гламурной публики, ожидающей, когда ее пропустят охранники. Шпандау припарковался на соседней стоянке и задумался над тем, как попасть внутрь. Он заглянул в бумажник, чтобы проверить, на месте ли пятидесятки.
На табурете у двери сидела девушка. У нее за плечами стояли двое вышибал вполне профессионального вида. Она сортировала людей как сухие бобы. Плохие в одну сторону, хорошие в другую. Внутрь допускались лишь красивые или известные. Шпандау понимал, что не относится ни к тем, ни к другим. А очередь все удлинялась. Шпандау встал за двумя юными очаровашками.
— Слушайте, я актер. А там внутри сидит один продюсер, мне с ним до зарезу надо встретиться. Каждой по пятьдесят долларов. Вам со мной торчать не надо, только проведите.
Они смерили его взглядом, и Шпандау подумал, что сейчас его поднимут на смех.
— Ну за полтинник давай, — вдруг ответила одна из них.
