А вы не можете, потому что врежетесь в кого-нибудь. Или надо остановиться, а остановиться здесь негде.
Мимо несутся на бешеной скорости машины. И люди в них вас тоже ненавидят.
Продолжайте путь. И вот вы приближаетесь к Сансет-стрип. Салон «Ламборджини» намекает на то, что впереди вас ожидает территория гламура. Однако вас ждет разочарование. Все выглядит слегка потертым. Окажись такой район где-нибудь неподалеку от вашего дома, вы бы не остолбенели в восхищении. Только посмотрите на эти гигантские плакаты с торчащими сиськами и членами, закрывающие целиком стены роскошных домов! Господь милосердный! Мимо проплывают рестораны, гостиницы и ночные клубы, названия которых вам смутно знакомы. Но они выглядят совсем не так, как вы ожидали. Ой, смотрите! Это же «Виски-эй-гоу-гоу», где раньше играли Джим Моррисон и «Дорз».[35] Хотя в машине, кроме вас, никто и знать не знает, кто такие «Дорз». Жена говорит, что вы проскочили Родео-драйв.[36] Но черта с два вы повернете назад. При таком-то плотном потоке. И вообще, поделом ей, надо было в карту посмотреть. Дочка заявляет, что, кажется, увидела тот клуб, в котором какая-то звездулька накачалась наркоты и склеила ласты прямо на улице. Она снова просит остановить, чтобы сфотографироваться на этом самом месте. Пошлите и ее ко всем чертям и поезжайте дальше.
Проскакивайте мимо клубов и бистро. Мимо отеля «Шато Мармон», этого готического кладбища слонов, куда звезды приходят, чтобы расстаться с жизнью. Не останавливайтесь до тех пор, пока сомнительная история и вульгарный гламур Стрипа не истощатся и не уступят место обычным магазинам и палаткам с мексиканским фастфудом — территории для нас, простых людей. Это уже Лорел-кэньон-драйв. Только не отчаивайтесь. Вы еще не выехали за пределы истории и гламура.
Сверните с Лорел-кэньон налево и попадете в Голливуд-Хиллз, где лос-анджелесская жизнь становится по-настоящему интересной.
С другой стороны, все это для вас не имеет ни малейшего смысла.
Ибо вы, как простой человек, как один из толпы, никогда всего этого не увидите.
Поскольку задача этого мира, если вы до сих пор не поняли, состоит в том, чтобы не впускать вас внутрь.
Уандерленд-авеню взбирается по восточной стороне парка «Горы Санта-Моника», оттолкнувшись от бульвара Лорел-кэньон словно уставший нерешительный ослик. Вверх по склону не едешь, а еле плетешься, поскольку он крут, а дорога извилиста. И кажется, что даже немногочисленные указатели потеряли всякую надежду выполнять свои обязанности. Здесь все меняется так часто, что указывать направление становится бессмысленным. Большинство советов туристам сводится к простой рекомендации — вооружиться «Путеводителем Томаса» и надеяться на лучшее. Именно такая неразбериха и делает это место столь привлекательным для его обитателей. Вы как бы живете в конце огромного садового лабиринта, и лишь немногим известен его секрет. Нет никакой радости в том, чтобы поселиться в жилом комплексе за закрытыми воротами, если там тебя никто не сможет найти. А здесь образовалось закрытое сообщество, полное тайн, которое внешне производит впечатление обычного жилого района, который ведет неторопливую жизнь. Музыкантам и актерам это место всегда нравилось, потому что здесь действует неписаное правило: держи рот на замке и не лезь в чужие дела. Этот кодекс круговой поруки имеет занятные последствия. Уединенность сделала это место привлекательным для революционеров рока шестидесятых годов. Тут они могли скрыться от всех, наширяться, закрутить роман с чужой женой или мужем и изменить стиль популярной музыки. С другой стороны, в восемьдесят первом году порнозвезда Джон Холмс оказался связан с массовым убийством на почве наркотиков по адресу Уандерленд, 8763, где полиция нашла пять расчлененных трупов. Так что есть свои минусы и у уединенности.
Катя по этому знаменитому району, Шпандау размышлял об убийствах на Уандерленде. Шпандау вспомнилось детство в Аризоне: там главная мечта заключалась в том, чтобы вкалывать до седьмого пота и заработать на дом в чистом и безопасном месте. В том мире достаток сам по себе отсеивает отбросы. И твоим соседом, живущим в большом сверкающем доме, оказывается врач или адвокат, а не преуспевающий наркоторговец, или порнозвезда, или банда обдолбанных психов. В Лос-Анджелесе с этим никогда не угадаешь. Милый домик с белым штакетником может принадлежать новому Чарли Мэнсону,[37] который ждет не дождется, когда сможет написать ваше имя вашей же кровью. Тут никогда не знаешь, где окажешься. Шпандау представил себе, как тех пятерых зарубили до смерти — мероприятие само по себе как минимум шумное, — а в десяти метрах кто-то спокойно уминал хлопья с молоком. Что ж это за мир такой, в котором вопль умирающего, от которого кровь стынет, кажется ничем не примечательным?
Шпандау частенько ездил по Уандерленду. Тут главное — всегда держаться правого ряда. Вскоре он взобрался на вершину холма, где дорога пошла ровно, и его глазам открылось сразу несколько внушительных плотно закрытых ворот. Шпандау подъехал к посту охраны у ворот Бобби. Нажал на кнопку и посмотрел в камеру, чтобы его разглядели как следует. Подождал, пока ребята поймут, что человек в костюме от «Армани» на новеньком «БМВ» вряд ли может оказаться последователем Джона Уэйна Гейси.[38] Хотя кто знает? Ворота зажужжали и открылись. Шпандау въехал и остановил машину на площадке у гаража. Там отдыхали «Порше» и «Харлей», на вид абсолютно новехонькие. Так вот и пожалеешь человека, который накупил себе подобных игрушек, а поиграть в них не может. Шпандау пошел вверх по склону к дому.
Дом Бобби Дая — который он, по совету своего бухгалтера, пока не выкупил в собственность, а снимал за астрономическую сумму, — стоял на выступе над обрывом, словно голова индейца на капоте «Понтиака» пятидесятых годов, выставив подбородок навстречу сухим равнинам Лос-Анджелеса. Дом из дерева и стекла, с высокими потолками, был построен для рок-звезды шестидесятых, который предпочитал жить в хижине у черта на куличках, но при этом не выпускать из виду своего менеджера и звукозаписывающую компанию. В результате и получилась эта «Хипповая Валгалла»,[39] как назвал ее один гость. Шпандау решил, что дом вполне соответствует прозвищу. По периметру его обегал застекленный дворик — не лучший вариант для защиты от воров, зато какие виды! Шпандау подумал, что, наверное, немало упившихся в стельку гостей этого жилища свалилось в кусты на склоне. Не так улс и высоко, насмерть не убьешься, разве что приземлишься неудачно или дальше покатишься. Он подошел к краю и обернулся. Длинная лестница вела к бассейну и кабинке при нем. Еще одна лестница, покороче, шла к небольшому домику — очевидно, гостевому. Шпандау повернул голову и увидел, что Бобби раздвинул стеклянную дверь и смотрит на него.
— Большое спасибо, что приехал, — сказал Бобби, протягивая руку. Шпандау пожал ее. Это был уже не тот Бобби, что накануне. Перед Дэвидом стоял спокойный и уверенный в себе человек. Взгляд ясный, внимательный. Рука твердая. Цвет лица снова стал нормальным. Как будто и не было вчерашнего вечера.
— А ты думал, я не приеду? — спросил Шпандау.
— Да вообще-то нет, не думал.
Бобби провел его в гостиную. Высоченный потолок, как в соборе, и сплошное стекло, за которым открывался вид чуть ли не на весь Лос-Анджелес. Вот, значит, как оно — жить на Олимпе, мелькнуло в голове Шпандау.
На первый взгляд ему показалось, что мебель здесь — это просто куча разномастного хлама. Но обеденный стол обернулся настоящим раритетом в стиле испанской католической миссии, а наивный набросок над диваном принадлежал кисти Баскиа.[40] Диван в стиле ар- деко был взят с океанского лайнера двадцатых годов. Рядом с ним стояла лампа работы Лалика.[41] Комната выходила окнами на юг, поэтому прямые солнечные лучи никогда сюда не попадали. В доме было светло и прохладно, а обилие дерева создавало впечатление, что ты где-то в лесу. Хороший архитектор способен сотворить чудо. Особенного соответствия деталей тут не наблюдалось, но у парня есть вкус и глаз наметанный, вынужден был признать Шпандау. Родился он в рабочей семье, как Дэвид успел прочитать о Бобби, хотя и не бедной. Но все же такие деньжищи должны были потрясти его. Кое-где валялись каталоги аукционных домов, и Шпандау представилось, как Бобби лихорадочно листает их, запоминает названия, отчаянно пытаясь компенсировать те годы, когда у него ничего не было. Его трейлер был безликим, но о доме такого не скажешь. И Шпандау подумал, что теперь начинает лучше понимать Бобби. Здесь тоже не нашлось ни одной фотографии. Ничего, что напоминало бы
