отсутствуют.
— Напротив, — мгновенно возразил Тимон. — Фактов более чем достаточно.
— Да, но эти факты можно интерпретировать самым различным образом, — горячо доказывал декан.
— Обращение к знатокам языков было ошибкой, — прервал их спор Чедертон. — Дух научного состязания для них важнее всего. Здесь Яков допустил промах.
Никто не понял, к чему это было сказано: Чедертон, казалось, говорит сам с собой.
— Я хотел только сказать, — объяснил он в ответ на вопросительные взгляды, — что Яков напрасно поручил работу людям, которым свойственно интеллектуальное любопытство. Все мы, увы, ученые, и идеи значат для нас больше, чем задание нанимателя.
— Да. Пусть он даже приказал бы этим людям дословно копировать Епископскую Библию, — согласился Тимон, — они не сумели бы укротить стремление к истине, отказаться от погони за знанием…
— И от желания хоть на шаг обогнать остальных, — закончил Чедертон. — Должен признаться, каждый из нас стремится быть первым.
— Погодите минуту… — Энн прикусила верхнюю губу. — Люди, которым поручен перевод Библии, не могли ограничиться пояснениями к уже готовым переводам. Они обратились к оригинальным текстам, делали переводы древних рукописей. И узнали из них то, о чем вы сейчас говорили?
Тимон с трудом отвел взгляд от ее лица. На нем словно отражался его азарт. В ее глазах пылал такой же огонь. Вопрос, высказанный ею, жег и его ум.
«Так вот что чувствует Марбери? — догадался он. — Это и есть отцовская гордость?»
— Да, мы, насколько было возможно, исходили из оригинальных текстов, — обратился к Энн Чедертон. Его голос снова окреп. — Мы отыскали или получили тексты, написанные, как мы полагаем, не позже ста лет со времени Спасителя.
— Так есть и другие Евангелия, — выговорила Энн. — Книги Писания… о Христе, которых я не читала? Как это могло случиться?
— Так было решено в 325 году от Рождества Господа нашего, — начал Чедертон.
— Никейский собор, — подхватила Энн.
— Документы, с которыми вы сверялись, были принесены в жертву в ходе богословских споров, — торопливо проговорил Тимон. — Многое было уничтожено. Другое скрыто.
— За годы, посвященные изучению этих вопросов, — подтвердил Чедертон, — я не раз сожалел о решениях Никейского собора.
— Но вы сказали, что получили часть текстов? — Энн не сводила глаз с Тимона, явно подозревая, что тот сказал не все.
— От самого Якова, — подтвердил Чедертон. — Он тоже всю жизнь интересовался духовными материями. Я расхожусь с ним во вкусах, но разделяю его жажду.
— Я читала «Демонологию», — фыркнула Энн. — Вы расходитесь не только во вкусах. Ваш уровень знания…
— Что толку в этих рассуждениях? — взорвался Марбери.
Энн ответила ему столь же пылко:
— Если земное тело Христа не возрождалось, то самый фундамент нашей веры был бы иным. Я готова звать Спасителя любым земным именем, но если тело его не вставало из гроба…
— Некоторые изученные мною тексты, — вставил Чедертон, желая смягчить напряжение между отцом и дочерью, — находят идею оживления мертвого тела отвратительной — относящейся к некромантии! Они намекают, что отцы, взявшие верх на Соборе, были одержимы дьяволом. Уродливая концепция оживления трупа была дополнена чудовищной идеей ритуального каннибализма: поедание плоти и питие крови. Кто, кроме демона, мог додуматься до такого?
— Вы говорите о Святом Причастии! — возмутилась Энн.
— Да. — Ученый попытался улыбнуться.
В воздухе повисло тягостное напряжение, казалось, время на миг замерло. У Энн перехватило дыхание, Марбери вспотел в холодной комнате.
— Я вижу, в чем здесь истина, — медленно произнесла Энн. — Христос обладал земным телом, однако оно значило так же мало, как любое другое. Когда Он умер, Он больше не нуждался в нем. Дух Его восстал из гроба.
— Главное — светоч духа, — согласился Тимон. — Тело — лишь тюрьма.
— Чудо воскресения лежит в самой основе христианской религии, — настаивал Марбери, утирая лоб. — И тело — храм, а не тюрьма.
— Мое тело — обуза, — пробормотала Энн. — Каждая третья женщина со мной согласится.
— Я должен увидеть эти тайные тексты, — вдруг произнес Тимон. — Должен увидеть их сам. Я должен видеть их, или разум мой взорвется. Я должен узнать правду сегодня же. Сейчас!
Жар его слов положил конец беседе.
Тимон бросился к двери под ошеломленными взглядами отца и дочери.
Лишь на пороге он обернулся.
— Я сам стоял на распутье… — И уже из коридора он договорил: — Кажется, для меня начинается новая жизнь.
39
Остальные последовали за Тимоном, вышли на ярко освещенный двор, направляясь к Большому залу. Утренний ветер холодной рукой безжалостно сдирал облака с неба. Марбери перебирал слова, силясь найти подходящие, чтобы выгадать время. Ему нужно было время на раздумье.
Энн догнала Тимона и зашагала с ним в ногу, сбоку заглядывая в лицо.
Чедертон приотстал, рассуждая сам с собой.
— Мы могли бы начать с тайных документов, полученных мною, — резонно предложил он, — а потом обратиться к остальным. Таким образом, декан, вы скоро увидите, с чем мы имеем дело. Но поделятся ли они своей работой с братом Тимоном — вот вопрос.
Энн краем уха слушала бормотание Чедертона. Шепотом она обратилась с вопросом к Тимону.
— Что с вами случилось? — напрямик спросила девушка.
— Простите? — Тимон прикипел взглядом к двери Большого зала.
— Вы этим утром совсем другой.
— Правда? — улыбнулся он.
— Вот. И улыбаетесь не так, как улыбались мне при первой встрече.
— В чем же разница?
— Не могу объяснить, но это улыбка человека, которого выпустили из тюрьмы.
Тимон замер как вкопанный. Марбери чуть не налетел на него. Энн прошла еще несколько шагов и только тогда осеклась. Марбери сердито глянул на дочь, не понимая, что такое она сказала.
— Да, — заговорил Чедертон, догоняя их. — Нам лучше обдумать все, прежде чем мы начнем действовать. В зале мы наверняка застанем тех, кто рано приступает к работе.
— Декан, — сказал Тимон, глядя в глаза Энн, — возможно, ваша дочь — лучшее тайное оружие Англии. Она наделена дерзким разумом мужчины и тонкой проницательностью женщины.
— У нас, — напомнила ему Энн, — еще недавно была такая королева.
— Да, — проговорил заблудившийся в своих мыслях Чедертон, — наш план не должен быть слишком дерзким.
Все повернулись к нему.
— Я предлагаю следующее, — продолжал он. — Я покажу вам документы, которыми располагаю, а вы всем видом выказывайте заинтересованность. Восторгайтесь, не скрывайте удивления. Такое внимание — словно мед для наших пчел. Нас всех оно манит. Если один обнаружил нечто, так увлекшее вас троих,
