«Я говорю только правду, — думал про себя Тимон, — но не всю правду».
— Брат Тимон, — поспешно заговорил Марбери, пряча клинок, — нашему вторжению нет оправдания. Пожалуйста, не считайте нас с Энн людьми такого сорта…
— Декан, — успокоил его Тимон, — нам лучше поговорить о более важных вещах. Комната эта — ваша, я занимаю ее только по вашей милости. Можно ли говорить о «вторжении» в собственный дом?
— Вы так великодушны… — начал Марбери.
— Я не все поняла про мускатное масло, — вклинилась Энн.
— Дочь! — предостерегающе проговорил Марбери.
Тимон резко развернулся к Энн:
— Ваш отец тревожится, как бы мое обучение не завело вас в области, которым лучше оставаться скрытыми.
— Но… — недовольно начала она.
— Есть такие стороны нашего земного мира, от которых каждый отец постарается оградить свое дитя. — Тимон протянул ей ящичек. — Трудно ожидать, чтобы я разделил это стремление. Если вы не в силах совладать с любопытством, прошу вас, угощайтесь. Нужно лишь налить в трубку несколько капель масла…
Марбери накрыл ящик рукой.
— Брат Тимон надеется, что вызов заставит тебя отступить. Он тебя не знает. — Он перевел взгляд на Тимона. — Она так и сделает.
Тимон вздохнул:
— Я выжат досуха. Вероятно, усталость затуманила мой рассудок.
— Вам нужно поспать, — заторопился Марбери, отступая от аскетичной постели Тимона.
— Да. — Тот смотрел на кровать. — Но меня пугает мысль о сновидениях. И мне не меньше сна нужно поделиться новыми сведениями. Подступает тьма, и нам надо спешить.
— Близится зло, — подтвердила Энн. — Я тоже чувствую.
Двое мужчин обернулись к ней.
— Будут новые смерти, — сказал Тимон, — но убийства — ничто в сравнении с предательством… с работой могущественных сил.
Он опустил ящичек на кровать и протер глаза холодными ладонями.
— Господи, нужно прийти в себя!
Тимон быстро шагнул к умывальнику, зачерпнул и плеснул себе в лицо из таза.
— Чедертон, — пробормотал он. — Энн, вы не могли бы позвать его? Я слышал от него вещи, в которых следует разобраться. И не откладывая.
— А потом ты должна будешь оставить нас, Энн, — твердо обратился к дочери Марбери.
— Нет, отец, — рассудительно отозвалась она. — Лучший способ удержать меня от вторжения в чужие комнаты — это удовлетворить мое любопытство. Образование — лучшее средство от дурных манер. Или я буду вместе с вами участвовать в дискуссии, или стану преследовать вас, вламываясь в пустые комнаты, подслушивая у замочных скважин и подглядывая из-за изгородей.
Марбери вздохнул, признавая ее правоту. Минуту он колебался, соображая, почему ее слова звучат так знакомо — и так странно.
Тимон вывел его из затруднения, сказав с легчайшим налетом усмешки в голосе:
— Как ваш наставник, я считаю необходимым для вашего образования участие в предстоящей беседе. А теперь ступайте за Чедертоном.
Энн выскочила за дверь прежде, чем отец нашел слова для возражения.
38
Марбери впустую потратил несколько минут, оправдываясь перед Тимоном. На каждое извинение тот отвечал, что молчание для них — лучший союзник, чем любые слова. Он, кажется, нуждался в тишине, чтобы впитать энергию из воздуха. Марбери же тишина казалась мучительной, сжимала виски, выворачивала суставы, давила на грудь.
Наконец вернулась Энн с запыхавшимся Чедертоном. Доктор был одет в темно-багровый плащ, а голову его покрывала шляпа того же цвета с тонкой золотой вышивкой. Марбери кивнул старику, которому одышка мешала заговорить.
— Без предисловий, — громко произнес Тимон. — Я предполагаю, что после смерти Спасителя возник заговор лжи, преподносившейся всем христианам.
Некоторые заблуждения могли возникнуть в результате случайных ошибок, однако в основной части они представляют умышленное извращение жизни и смерти — и даже мысли — человека по имени Иисус. В будущем мы должны направить все наши усилия на то, чтобы прекратить обман тысячелетней давности. Мы должны отыскать истину.
Чедертон машинально перекрестился.
Тимон сочувственно улыбнулся ему. Годы в протестантской вере не избавили этого человека от призрака отца-католика.
— Эту ложь, — продолжал он, — сейчас готовится освятить Библия короля Якова. Ни один из земных монархов не предпринимал еще подобного труда. Пытались, конечно, и другие, но у них не было и половины того вдохновения, и трети учености, собранной для нынешней работы. Мы обязаны позаботиться, чтобы Библия короля Якова стала правдивой, иначе истина забудется навсегда. А для этого мы должны предотвратить убийства ученых. Их смерть сохранит древнюю ложь.
— Нас убивают, чтобы не обнаружился истинный смысл сказанного Христом! — осенило миг спустя Чедертона. — Значит, беда грозит и другим группам переводчиков. С ними тоже может что-то случиться.
— Уже случилось, — тихо сказал Марбери. Все взгляды обратились к нему. — Яков сообщил мне, что Ланселот Эндрюс побывал в Хэмптон-Корте до меня.
— Да, я едва не забыл, что вы виделись с королем, — простонал Чедертон. — А должен был сразу расспросить.
— Король упоминал других переводчиков? — начал Тимон.
— Сказал только, что вестминстерская группа получала странные записки, — поспешно объяснил Марбери. — Никто не погиб, но были похищены тексты.
— Постойте, — опомнилась Энн. — О какой лжи вы говорите?
Теперь все смотрели на нее.
— Объясните! — потребовала девушка.
— Вы уже знаете из подслушанного разговора, что настоящее имя нашего Спасителя — Йешуа, — коротко напомнил Тимон.
— Но разве это все?
— Возможно, Мария Магдалина написала Евангелие, которое долго держали под спудом, — осторожно предположил Марбери. — Не знаю, почему его скрывали.
Энн затаила дыхание.
— Воскресение Христово в действительности было скорее духовной, чем телесной природы, — вздохнул Чедертон. — Вероятно, Он сбросил телесную оболочку и предстал ученикам после распятия в истинном, духовном облике — а не в земном обличье.
Энн так стиснула ладони, что кончики пальцев налились кровью, а костяшки побелели. Девушка открыла рот, но не сумела вымолвить ни слова.
— Женщина написала Евангелие! — шепнула она наконец.
— И не просто какая-то женщина, — напомнил Чедертон.
— А воскресение во плоти… — задыхалась Энн.
— Брат Тимон и доктор Чедертон высказывают всего лишь предположение, — неловко вставил Марбери. — Фактические доказательства этих поспешных и, между прочим, преступных теорий
