Мнемоническое колесо уже скрылось с глаз.
— Вы… закончили? — заикнулся Исайя.
— Можете спрятать свой нож, брат, — улыбка на губах Тимона проступила яснее. — Полагаю, на завтрак мы получим ячменные лепешки и яйца. Резать будет нечего.
Исайя еще минуту глупо пялился на свой нож и наконец убрал его. Венителли подошел к столу и уставился на толстую кипу бумаг.
— Сколько же они успели сделать! — прошептал он.
Тимон облизнул губы.
— Я был бы счастлив получить завтрак. И немного эля. Моя работа вызывает жажду.
— Ваша способность к столь длительной сосредоточенности, — еще не вполне проснувшись, бормотал Венителли, — поражает воображение.
— И что вы способны столько высидеть за столом, что бы вы там ни писали, — проворчал Исайя.
— Скажу вам, братья, — восторженно ответил Тимон, — большую часть ночи меня не было в этой комнате. Я странствовал в иной стране, карта которой — слова, а границы — знаки препинания. В том мире я не имел ни тела, ни веса. И не ощущал ничего, кроме звонкой капели фраз, омывавших меня весенним дождем. Я пил сладкое вино разума, и оно освежало меня, пьянило и наполняло бодростью. Короче говоря, я пребывал на истинной своей родине.
— Не понимаю. — Венителли обвел взглядом стены в поисках объяснения. — Вы покидали комнату, пока я спал?
Громкий стук в дверь оборвал разговор.
— А! — Тимон встал. — Расторопный хозяин. Какая редкость.
— Я немало за нее заплатил, — проворчал Самуил, открывая дверь.
Хозяин вместе с постаревшей и округлившейся копией Дженни ворвался в комнату. Они с женой несли два подноса. Письменный стол быстро стал превращаться в обеденный. Венителли едва успел выхватить рукопись Тимона, не дав превратить ее в подставку под кувшин эля.
Тимон не сводил глаз с женщины. Перед его взглядом предстало будущее Дженни.
— Сейчас вернемся, — заторопился хозяин, — принесем булки и абрикосы.
— Булки и абрикосы! — Тимон обернулся к Самуилу. — Хорошо же вы заплатили.
— Всегда счастлив принять у себя достойных духовных особ, — неловко, но низко кланяясь, отозвался хозяин.
Тимона вдруг словно что-то толкнуло.
— Минутку, хозяин. Как я понял, ваша юная дочь Дженни недавно лишилась жениха.
— Ну, слухи разлетаются быстро, — философски заметил хозяин. — Должно быть, уже все об этом прослышали. Подумать только, его собственный пес. Кое-кто поговаривает, мол, тут работа дьявола. Рядом ведь еще тело нашли — того словно пушечным ядром разорвало. Одни кости да кишки. А пушек поблизости не видно. Не говоря уж о пропаже тачки и помощника мясника…
— Да, — оборвал его Тимон, пристально глядя на Самуила. — В знак христианского сочувствия к вашей потере присутствующий здесь брат Самуил хотел бы оказать ей вспомоществование. Сколько стоит ваша лучшая комната?
— Смотря по тому, сколько ее занимают, — медленно, не понимая, к чему идет, протянул хозяин.
— Скажем, два месяца? — легко предложил Тимон. — В наше время именно столько длится траур.
— Два месяца? — воскликнул хозяин. — Да это десять шиллингов!
— Это самое малое, чем мы можем помочь бедной девушке, — коротко сказал Тимон, протягивая ладонь к Самуилу.
Тот окаменел, недоверчиво округлив глаза.
— Их дочь Дженни, — объяснил ему Тимон, — собиралась замуж за мясника из соседней лавки, но с ним случилось несчастье. Его загрыз собственный пес. Всего несколько дней назад. Поговаривают, что это работа темного демона — или ангела мщения.
Венителли задохнулся. «Ангел мщения папы», — вспомнил он, сжимая наперсный крест. В глазах Самуила забрезжило понимание.
— Помолим Господа, чтобы тот же ангел не явился за нами, — заключил Тимон, сверля его взглядом.
— Десять шиллингов, говорите? — Самуил поспешно открыл кошель.
— Отец небесный, — пролепетал хозяин.
— Ну вот, — вздохнул Тимон. — Так-то лучше.
Жена крестилась. Хозяин сгреб деньги и, пятясь, вылетел из комнаты, словно затянутый в воронку смерча.
35
В комнате воцарилось молчание.
Тимон нарушил его, усевшись на место и потянув к себе через весь стол кружку эля. Он выпил ее залпом.
— Теперь, — предложил он, утирая уголок рта указательным пальцем, — поговорим об остальном.
Венителли прижимал рукопись к груди, словно надеясь защититься ею от новых открытий. Слова «ангел мщения» горели в его мозгу. Исайя взял себе сваренное вкрутую яйцо.
Самуил остался стоять. Помедлив, он заговорил:
— Мясника тоже вы убили?
— Не стоит вдаваться в подробности, — посоветовал Тимон. — Я не стану обсуждать тот инцидент, скажу только, что он связан с исчезновением старика-слуги по имени Джейкоб, служившего когда-то у Сидни. Оглядываясь назад, я сожалею, что события повернулись таким образом. Не стоит тревожить старых призраков. Однако, если хотите, мы можем обсудить, что еще я должен сделать.
Самуил, кажется, заколебался, но все же сел и взял себе лепешку.
— Мне кажется, — медленно проворчал Исайя, — мы уже выяснили, что вы должны сделать. Прекратить попытки схватить убийцу переводчиков.
— Нет, — возразил Тимон. — Ваши пожелания простирались дальше. Вы потребовали, чтобы я ему помог.
— Да, — подхватил Исайя. Желток яйца потек по его подбородку. — Запомнив все, что напишут переводчики, вы должны устранить оставшихся к тому времени.
Тимон взял себе еще эля.
— А дальше? Пошлете меня в Оксфорд или в сообщество Ланселота Эндрюса в Лондоне?
— Возможно. — Самуил не смотрел на Тимона.
— Вы будете требовать все новой работы, — рассуждал Тимон, — подвергая меня все большему риску, пока я не сделаю все — или пока меня самого не устранят.
— Что вы! — поспешно вставил Венителли. — Его святейшество высоко ценит…
— Я уже мертв, — просто возразил Тимон. — Моя жизнь принадлежит папе Клименту. Он может делать с ней что хочет.
— Брат Тимон, — торжественно заговорил Самуил, — вы должны понять, что служите величайшему…
— Я скажу вам, что я понял, — перебил его Тимон. — Я научился смотреть на это тело — его плоть и кости — как на тюрьму. А о тюрьмах я, благодаря подобным вам, кое-что знаю.
— Тюрьма? — заикнулся Венителли.
— Я говорю, что чувствую себя пленником телесной материи, — спокойно пояснил Тимон. — И это ощущение ужасает меня, стоит мне дать ему волю. В такие мгновения я задыхаюсь, тону в коже, крови и костном мозге. Когда меня охватывают эти чувства, я жажду смерти. Так что ваши угрозы меня нисколько не
