– Кто же ты? – удивился Владимир, незаметно включая диктофон, припасенный в кармане как раз на такой случай.
Вместо ответа лысый странным образом сложил ладони перед собой и торжественно поднял руки к лицу, затем рванул отвороты пижамы:
– Гляди!
Пораженный Ермолов увидел на чахлой обнаженной груди три тщательно вытатуированных тушью иероглифа:
Гортанным чужим голосом мужичонка раздельно продекламировал:
– «Ре сильно обрадовался. Он сказал Эннеаде: «Ликуйте! Падите ниц перед Гором, сыном Исиды!» И Исида сказала – Гор стал Правителем. Боги Эннеады торжествуют, небо радуется. Они берут свои венки, когда они видят Гора, сына Исиды, который стал Великим Правителем Египта».
– Бред сивой кобылы! – презрительно фыркнул Владимир.
– Бред, говоришь? – сощурился лысый, напрочь отбросив торжественность. – Гм, ты лучше дай послушать запись на диктофончике своему дружку Половинкину. Он как раз специализируется на подобном бреде. Кхе-кхе, «Египетском бреде», как изволят выражаться наши уважаемые доктора.
Ермолова прошиб ледяной пот. Его старый приятель Сергей Половинкин, студент четвертого курса исторического факультета МГУ, действительно всерьез увлекался историей Древнего Египта, собирая где только возможно соответствующую литературу.
– Ты прям кладезь премудрости, – справившись с волнением, задумчиво молвил Владимир.
– Ага, кладезь! – охотно поддакнул псих.
– Тогда ты знаешь о причине смерти Ольги?
– Ф-ф-ф! Естественно!
– Кто?! Как?! Говори! – подался вперед Ермолов.
– В другой раз, – широко зевнул лысый и замолчал, впав в прострацию. Глаза его сделались пустыми, бессмысленными. Зрачки сузились до размеров макового зернышка. Лицо побелело. Владимир с силой встряхнул лысого за руку, но тот никак не отреагировал. Еромолова поразила необычная холодность кожи странного пациента. Температура, как пить дать, ниже нуля. Однако он не умер, о чем свидетельствовало ровное, неглубокое дыхание. «Такого не может быть! – испуганно подумал бывший спецназовец. – Или я сам рехнулся?!»
– Вона ты где, красавчик! – неожиданно услышал он за спиной заплетающийся голос Козицкой. – Пошли выпьем!
Ермолов повернул голову. К нему пошатываясь приближалась пьяная вдребадан Любаня.
– Кто этот человек? – спросил Владимир.
– Как кто? Шизик! – убежденно сказала медсестра.
– Я имею в виду, кто по профессии? Ученый? Историк?!
– Ой, уморил, лапуля! – зычно расхохоталась Филипповна. – Историк, ядрена вошь! Да он всю жизнь в говне проковырялся! Сантехник. Гы! Унитазный мастер! Образование семь классов. А зовут Семен Уткин. В соседнем доме со мной живет. Уж я-то его знаю как облупленного! Ладно, хорош херней страдать! Пшли пить! Ты, между прочим, обещал!
– Ну пошли, раз обещал! – обреченно согласился Ермолов...
Любовь Филипповна провела Владимира в заваленную изношенными матрасами кладовку, жестом предложила садиться, вытащила откуда-то из угла початую бутылку, пару стаканов, наполнила каждый до краев, состроила глазки и с хриплым кокетством провозгласила тост:
– Ну, вздрогнули! Чтоб х... стоял да деньги были!
«Все предусмотрела грымза старая. Даже матрасы», – с неудовольствием отметил бывший спецназовец. Тоскливо вздохнув, он осушил свою порцию. Утешало лишь одно обстоятельство. Любаню развозило буквально на глазах. Вечная сексуальная озабоченность медсестры сменялась сопливой апатией. Еще стакан-другой, и дурдомовская Мессалина[18] отключится. Тогда можно спокойно сматывать удочки. Но сперва хотелось бы прояснить некоторые детали.
– Уткин бывал когда-нибудь в Чечне? – как бы невзначай поинтересовался Владимир?
– И-де? – недоуменно вытаращилась багровая от спиртного Филипповна.
– В Чечне, на войне! – терпеливо повторил Ермолов.
Козицкая разразилась истерическим смехом, перемежаемым зверской икотой.
– На в-войне, и-ик! – всплескивая руками, взрыгивала она. – Ну ты, Вовик, юм-морист, и-ик! Жванецкий, и-ик! Да Уткин лет шесть из психушки п-практически н-не вылез-зает! И-ик! В-вернется д-домой, п- передохнет н-недельку. П-ппотом чего-нибудь от-тмочит и с-снова к нам, и-ик! В п-прошлый раз по-покрушил в к-квартире всю м-мебель, а на д-ддесерт вышвырнул с д-десятого этажа л-любимую б-болонку своей сестры! П-попал точно на крышу машины нашего участкового, и-ик! Вот к-крику-то было! Умора! И-ик!
– Давай выпьем, полегчает! – лукаво предложил Владимир, разливая водку по стаканам.
– Ок-кей, м-милашка, и-ик!
Последняя доза подействовала на Козицкую оглушающе: глаза сошлись у переносицы, губы обвисли, координация движений полностью разрушилась. Вознамерившись почесать щеку, она едва не выколола себе пальцем глаз.
– Что скажешь о Кудряшкине? – отбросив предосторожность, напористо спросил Ермолов.
– К-кобель в-в-взбес-сившийся! Д-думает ис-с-ключительно ч-через яйца! – клюя носом, пробубнила
