особенного заметно не было, ибо сам источник света плавал как бы в тумане, но потом нам стало явно видно, что в комнате действительно присутствовало что-то мокрое, что-то испускавшее эту тяжелую вонь, ибо все — стены, пол, мебель — покрывала густая и тяжелая роса, а на полу то там, то тут поблескивали лужи воды. Мой дядя, кажется, этого не замечал или просто привык и теперь забыл об этом беспорядке: он сел в свое кресло и посмотрел на нас, кивком приглашая сесть рядом. Испарения почти незаметно начали рассеиваться, и теперь лицо дяди Азы обрело в моих глазах четкость очертаний: его приплюснутая голова еще глубже ушла в плечи, лоб почти совсем исчез, а глаза были полуприкрыты тонкими пленками век — и сходство с лягушками из нашего детства стало еще более разительным. Теперь он выглядел гротескной карикатурой, жуткой в своем тайном смысле. Мы с Элдоном сели, лишь чуть-чуть поколебавшись.
— Вы слышали что-нибудь? — спросил старый Аза и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Полагаю, что да. Некоторое время я собирался тебе рассказать, и теперь, может быть, осталось весьма мало времени… Но я еще могу обмануть их, я могу их избежать…
Он открыл глаза и взглянул на Элдона; меня он, кажется, вообще не видел. Элдон несколько встревожено наклонился к нему, поскольку было ясно, что старика что-то смертельно гнетет: он был не в себе — казалось, лишь половина прежнего человека сидит перед нами, а разум по-прежнему бродит в каких-то далеких местах.
— Сделка Сандвина должна закончиться, — произнес он тем же гортанным голосом, что я слышал из-за двери. — Ты будешь помнить это. Пусть больше никто из Сандвинов не будет в рабстве у этих созданий. Ты когда-нибудь интересовался, Элдон, откуда поступает наш доход? — внезапно спросил он.
— Н-ну да, часто… — только и смог ответить тот.
— Так было три поколения — мой дед и мой отец до меня… Дед подписал за отца, отец — за меня. Но я за тебя подписывать не стану, не бойся. Этому должен быть положен конец. Поэтому Они не позволят мне уйти естественно, как позволили деду и отцу — вместо того, чтобы ждать, Они заберут меня. Но ты будешь от Них свободен, Элдон, ты будешь свободен.
— Что такое, отец? В чем дело? Но тот, казалось, не слышал его:
— Не заключай с Ними никаких сделок, никаких соглашений, Элдон. Бойся Их, избегай Их. Их наследие — сплошное зло, которого ты даже не можешь знать. Этих вещей тебе лучше не знать вообще.
— Кто был здесь, отец?
— Их слуга. Он не испугал меня. Ни Ктулху я не боюсь, ни Итаквы, с которым летал высоко над ликом Земли, над Египтом и Самаркандом, над огромными белыми безмолвиями, над Гавайями и Тихим океаном, — не Их, но Ллойгора, который может отрывать бренное тело от Земли по частям, Ллойгора и его брата-близнеца Жхара, и кошмарный народ Тчо-Тчо, что прислуживает Им на высоких плоскогорьях Тибета — Его, Его… — Он вдруг замолк и содрогнулся. — Они грозили мне, что Он придет. — Старик глубоко вздохнул. — Ну что ж, пусть приходит.
Мой брат ничего не сказал, но в лице его легко читался испуг.
— Что это за сделка, дядя Аза? — спросил я.
— И ты будешь помнить, — продолжал тот, не слыша моего вопроса, — как не открывали гроб твоего деда, и как легок он был. В его могиле нет ничего — один гроб; и в могиле твоего прадеда — тоже. Они забрали их, теперь они — в Их власти, где-то Они вдохнули в них неестественную жизнь — не больше, чем за поддержание наших телесных оболочек' за тот крохотный доход, что у нас был, и за знание Их отвратительных секретов, что Они нам подарили. Все, началось, я думаю, еще в Иннсмуте — мой дед встретил там кого-то, кто, как и он, принадлежал к тем существам, что подобно лягушкам выползли из моря. — Он пожал плечами и бросил быстрый взгляд в сторону восточных окон, где теперь лишь белел туман, да в отдалении поднимался шум океана — неумолчный рев и бормотание прибоя.
Мой брат уже готов был нарушить упавшее молчание еще каким-нибудь вопросом, но дядя Аза вновь повернулся к нам и коротко и резко сказал:
— Хватит пока. Оставьте меня.
Элдон запротестовал, но дядя был непреклонен. К этому времени мне уже почти все стало ясно. Истории, что я слышал об Иннсмуте, о деле Туттла на Эйлзбери-Роуд, о странном знании, скрытом во вселяющих испуг текстах Мискатоникского университета — в 'Пнакотикских Рукописях', 'Книге Эйбона', 'Тексте Р'Лайх' и в самой темной из этих книг — в ужасном 'Некрономиконе' безумного араба Абдула Аль-Хазреда… Все эти вещи воскрешали давно забытые воспоминания о могуществе Древних, о старших существах невероятной древности, старых богах, которые когда-то населяли не только Землю, но и всю Вселенную, которые разделялись на силы древнего добра и силы древнего зла, из коих последние, ныне укрепленные, были все же больше своим числом, если не силой. Древнейшие из всего сущего, Старшие Боги, силы добра, были безымянны; но тех, иных, определяли зловещие и ужасные имена — Ктулху, вождь элементарных сил воды; Хастур, Итаква, Ллойгор, которые вели за собой силы воздуха; Йог-Сотот и Цатоггуа из земли. Теперь для меня было очевидным, что три поколения Сандвинов заключили с этими существами некую отвратительную сделку, по которой обещали предать Им свои души и тела в обмен на вечное знание и безопасность в естественной жизни; но самой омерзительной частью договора было, как с очевидностью показывали события, то, что каждое поколение подписывало его за последующее. И вот мой дядя Аза, наконец, взбунтовался и теперь ожидал последствий.
Снова оказавшись в холле, Элдон коснулся моей руки и прошептал:
— Не понимаю…
Я почти грубо стряхнул его руку со своей:
— Я тоже, Элдон. Но у меня появилась кое-какая идея, и теперь я хочу вернуться в библиотеку и поощрить ее.
— Но ты же не можешь уехать прямо сейчас.
— Нет, но если день или два ничего не будет происходить, я уеду. И вернусь попозже.
Около часа мы просидели в комнате Элдона, разговаривая об этой беде и почти болезненно вслушиваясь, не происходит ли чего-нибудь наверху. Но там все было тихо, и я вернулся к себе в постель, ощущая почти такое же напряжение от отсутствия странных звуков и запахов, как раньше — от их наличия.
Остаток ночи прошел спокойно — как и весь следующий день. Дядя Аза не выходил из своей комнаты. Вторая ночь тоже прошла без приключений, и наутро я вернулся в Аркхэм, радуясь, его древним мансардам, островерхим крышам и георгианским баллюстрадам как родному дому.
Через две недели я возвратился в Сандвин-Хауз, но там больше ничего не случилось. Я видел дядю — но крайне недолго — и был поражен переменой, происшедшей в нем: он все больше и больше становился похож на чудовищное земноводное, а все его тело, казалось, усыхало.
Он неловко попытался спрятать от меня свои руки, но я успел заметить их странную трансформацию: между пальцами у него странно наросла кожа… Что это означало, я поначалу не понял. Я только успел спросить его, не слышал ли он чего-нибудь нового от своих посетителей.
— Я жду Ллойгора, — загадочно сказал он, и бусинки его зрачков остекленело остановились на восточных окнах комнаты, а у рта залегла суровая складка.
В этом промежутке времени я узнал чуть больше о кошмарных тайнах Старших Богов и тех существ зла, которых Они давным-давно изгнали в потаенные места Земли — в арктические поля, в пустыни, на страшное плоскогорье Ленг в самом сердце Азии, наозеро Хали, в громадные и далекие пещеры под дном морей.
Я узнал достаточно для того, чтобы убедиться в реальности отвратительной дядиной сделки: передачи под клятвой тела и души для служения отродью Ктулху и Ллойгора среди народа Тчо-Тчо в далеком Тибете, для помощи Им в своей после жизни в Их нескончаемой борьбе против господства Старших Богов, чтобы сломать печати, наложенные на Них, отступившими Древними, чтобы вновь восстать и рассеять кошмар по всей Земле.
В том, что отец и дед моего дяди даже сейчас служат Им в какой-нибудь отдаленной твердыне, у меня не было причин сомневаться, ибо все вокруг меня свидетельствовало о деятельной работе зла — не только в каких-то ощутимых вещах, но и в невероятно сильной ауре неощутимого ужаса, который держал весь дом в осаде.
В свое второе посещение я застал брата несколько успокоенным, но по-прежнему в каком-то полустрахе, ожидающим, что что-то вот-вот произойдет. Я не мог пробудить в нем никакой надежды, но волей-неволей был вынужден приоткрыть ему кое-что из того, в чем я удостоверился из древних и запретных книг, хранящихся в подвалах Мискатоника.
Вечером накануне моего отъезда, когда мы с Элдоном сидели у него в комнате, тягостно ожидая, что нечто должно обязательно случиться, дверь вдруг открылась, и вошел мой дядя — странно замирая на ходу и прихрамывая, что раньше ему вовсе не было свойственно. Теперь он, казалось, стал еще меньше, когда я видел его перед собой во весь рост. Одежда на нем висела.
— Элдон, почему бы тебе не съездить завтра с Дэйвидом в Аркхэм? — спросил он. — Тебе не помешает немного проветриться.
— Да, мне бы хотелось взять его с собой, — откликнулся я.
Элдон покачал головой:
— Нет, я останусь здесь — смотреть, как бы с тобой ничего не случилось, папа.
Дядя Аза горько рассмеялся, как мне показалось — с легким презрением, как бы возражая заранее всему, что бы Элдон ни попытался сделать. Если Элдон и не понимал такого отношения своего отца, то мне все было довольно ясно, поскольку я больше него знал о мощи первобытного зла, с которым соединился мой дядя.
Старый Аза лишь пожал плечами:
— Ну что ж, ты в достаточной безопасности — если не перепугаешься до смерти. Я не знаю.
— Значит, вы ожидаете, что скоро что-нибудь произойдет? — спросил я.
Старик кинул на меня испытующий взгляд:
— Ясно, что ты этого ждешь, Дэйвид, — глубоко мысленно произнес он. — Да, я ожидаю прихода Ллойгора. Если мне удастся отразить его, я буду от него свободен. Если же нет… — Он пожал плечами и продол жил: — Тогда, я думаю, Сандвин-Хауз все равно освободится от этого проклятого облака зла, которое душило его так долго.
— Время назначено? — спросил я.
Он не отвел взгляда, но глаза его сощурились.
— Думаю, когда взойдет полная луна. Если мои расчеты верны, Арктур тоже должен быть над горизонтом прежде, чем Ллойгор сможет прилететь на своем космическом ветре — ибо, будучи элементом ветра, Он примчит как ветер. Но я уже буду ждать Его. — Он еще раз пожал плечами, словно бы отмахиваясь от какого-то тривиального события, а не от смертельной угрозы самой своей жизни — угрозы, которая присутствовала даже в его словах. — Что ж, так тому и быть, Элдон, поступай, как знаешь.
Он вышел из комнаты, а Элдон обернулся ко мне:
— Неужели мы не можем помочь ему сражаться с этой тварью, Дэйв? Ведь должен быть какой-то способ…
— Если он есть, твой отец наверняка знает его. Долгую минуту он колебался, прежде чем высказать то, что, очевидно, уже давно не давало ему покоя.
— Ты обратил внимание на то, как он выглядит? Как он изменился? — Он содрогнулся. — Как лягушка, Дэйв.
Я кивнул:
— Да, есть какая-то взаимосвязь между его наружностью и теми существами, одним из которых он становится. Что-то подобнее было в Иннсмуте — какие-то люди, странно напоминавшие обитателей Дьявольского Рифа незадолго до того, как сам Риф разбомбили. Ты это, вероятно, помнишь, Элдон.
Он ничего не говорил, пока я снова не обратился к нему, сказав, что он должен постоянно поддерживать со мной связь по телефону.
— Может оказаться слишком поздно, Дэйв.
— Нет. Я приеду сразу же. При первых же признаках того, что что-то не в порядке, звони мне.
Он согласился и отправился спать — навстречу бессонной, но спокойной ночи.
Апрельская луна достигала своей наибольшей полноты приблизительно в полночь двадцать седьмого числа. Уже задолго до этого срока я был готов к телефонному звонку Элдопа — несколько раз в течение дня и вечера я подавлял в себе порыв ехать в Сандвин-Хауз, не дожидаясь звонка. Элдон позвонил в девять. По странному совпадению я только что признал на небосклоне Арктур, поднявшийся на востоке над крышами Аркхэма, — он ярко горел янтарным огнем, несмотря на сияние луны.
