он мог бы сказать «Жанна» или «Фернанда»… Толпа обтекала его, разделяясь на два потока. Люди смотрели на него, потому что видели, как он беззвучно шевелил губами: он рассмеялся, потом смешался с другими пассажирами у контроля.
Какое счастье беспечно идти по вагону, выбирая себе купе, попутчиков. Опустить окно, вдохнуть запах металла, пара, дыма. Там, наверху, стрелка легко перепрыгивает с одного деления на другое. Скоро поезд тронется. Вот и все, поехали. Мир пленников остался позади. Свежий ветер дунул ему прямо в лицо. Прощай, Ева!
На границе у него вдруг дрогнуло сердце. Нет, Борель еще не успел напасть на след. Теперь поезд идет по чужой земле. В легкие проникает новый воздух. Что, интересно, она делает в эту минуту? Поглаживает лепестки цветов, которые он ей послал. Пожимает плечами: «Как же он меня любит!» Будет ждать звонка. Завтра начнет беспокоиться: неужели раб взбунтовался? В субботу позвонит ему сама. В воскресенье настанет ее черед искать его по всему Парижу. А в понедельник, когда придет почта, Борель вызовет двух инспекторов… И тут ей ничего не стоит сказать: преступник тот, кто сбежал…
Лепра, чувствуя себя не в своей тарелке, пытался ощутить новизну, рассматривал пейзаж за окном, прислушивался к мелодии, возникавшей в нем под стук колес. Но против своей воли он мысленно возвращался к этим четырем дням, которые выстроились перед ним в ряд, как препятствия на скаковом поле. Ему придется прыгать четыре раза, каждый раз все дальше и дальше, выше и выше. Чертово воображение! Уже долгие месяцы он не может от него избавиться. Ведь правда проста. Если его любовь действительно умерла, стоит ли обращать внимание на презрение Евы? Он пережевывал эту проблему до самого Брюсселя, но так ничего и не решил. Взял номер в скромном отеле. О работе пока нечего и думать. Во всяком случае до понедельника искать ее бессмысленно. Пока что лучше просто погулять по городу.
Повеселел он только к вечеру, после долгих часов воспоминаний. Радость возникла в нем внезапно, как будто он, пробираясь сквозь туман, наконец-то вышел на чистое пространство. Перед ним шла молодая женщина. У него не было ни малейшего желания пойти за ней, но он с удовольствием смотрел на нее. Его глаза отдыхали от Евы. Постепенно обновится и тело. На этой земле будет жить другой Лепра. Он уже живет.
Лепра пытался подладиться под ритм улицы, и она посылала ему множество легких бодрящих зарядов. Вспышки реклам, встречные лица, огни витрин — все отдавалось в нем какой-то истомой. Ужин стал для него праздником. Он был наедине с собой, и все тревоги куда-то испарились. Его одиночество было ему крайне приятно; о чем бы он ни думал, в голове его звучала музыка, искавшая выхода. Таинственная ночь щедро расточала улыбки, и Лепра долго гулял в одиночестве. Впервые в жизни он спал без сновидений, плавая в блаженной нирване.
Наступила пятница. Свободная, беззаботная пятница. Несмотря на то что подсознательно он с мрачной точностью отсчитывал часы и минуты, он отдался свободному течению дня, бесцельно фланируя по городу. Он даже подарил себе билет на концерт, и с удовольствием, не омраченным завистью, послушал неизвестного пианиста. Рояль также вычеркнут из его жизни. Он скоротал этот вечер в кафе, где оркестр играл попурри из шлягеров Фожера. Фожер! Как это было давно! В допотопные времена. Лепра пил пиво, грыз орешки. Никаких желаний. Ева унесла с собой все, вплоть до малейшей потребности любви. Он дружески смотрел на проходящих женщин. Не более того. Он был благодарен им за их красоту. Ночные мотыльки, шелковистые, мягкие. Главное — не дотрагиваться.
Возвращаясь в отель, он заблудился, и это тоже доставило ему удовольствие. Такие районы попадаются в маленьких французских городишках: пустынные, гулкие, словно огороженные лунным светом. Надо устроиться где-нибудь здесь, привыкнуть. Почему бы не давать уроки. Лепра представил себе крохотную, по-фламандски вылизанную квартирку. Он назовет себя г-н Жан, будет одеваться в черное, сойдет за вдовца. Он лег в два часа ночи.
Наступила суббота, и Лепра понял, что этот грядущий день потребует от него новых усилий.
Проснувшись, он тотчас кинулся за газетами. Это было сильнее его. Пресса ни словом не упоминала о Мелио. Все внимание прессы было приковано к самолету, побившему мировой рекорд. Лепра тщательно оделся и остановился в раздумье: куда идти? Друзей нет, только дальние знакомые. Даже бармена нет, чтобы словом перекинуться. А Ева? Она поняла, что он сбежал, и для нее теперь он просто мертв… стерт с лица земли. В ее глазах он заслуживает только жалости. Она скажет очередному Патрику: «Лепра? В сущности, вульгарный мальчишка. Я так заблуждалась на его счет». Пусть так! Она никогда не узнает правды. Вот за эту мысль и надо уцепиться.
Лепра с трудом протянул время до обеда. Потом забрел в кинотеатр. Фильм кончился. Он сидел в кафе, где вчера так приятно провел время. Съел солянку. Отяжелев от пива, пресытившись музыкой, он задремал прямо на стуле. Посетители вокруг него сменяли друг друга. Одни пришли на аперитив, другие — перекусить перед поездом, потом их сменили те, кому просто нечего было делать в этот вечер и, наконец, ближе к ночи, — театралы после окончания спектакля. Лепра ушел последним, придумывая себе сложный маршрут, чтобы вернуться в отель как можно позже. Ничего, где наша не пропадала! Он поклялся себе, что выдержит! Слишком дорого он заплатил за свою свободу.
В отеле он наглотался лекарств. Он не собирался выходить из игры, но только таким образом ему удастся свести на нет предстоящее воскресенье. Лепра забылся тяжелым сном, но, плохо рассчитав дозу, около полудня уже очнулся. Открыл ставни, оглядел безлюдную площадь перед отелем, и безысходная тоска этого пустого дня захлестнула его. Даже в Париже воскресенья становились для него испытанием. А уж тут! Что она делает? Кто утешает ее в эти часы? Она вполне способна на… Лепра сел на постель. Нет, не такая она идиотка, чтобы открыть газ или проглотить тюбик веронала. Разве только чтобы наказать его? От нее вполне можно ожидать такой высокомерной мести. А он считал, что достаточно вскочить в поезд, чтобы ускользнуть от ее ненависти… Где уж тут. Она удовольствуется тем, что обвинит его, и у Бельгии потребуют выдачи преступника. Долго ли будут продолжаться эти игры? Он наполнил раковину холодной водой и окунул в нее голову. Я останусь… останусь… останусь… Наконец он произнес это слово совсем громко, посмотрев на себя в зеркало: «Ну точно утопленник. Я остаюсь! Клянусь Господом! Свободен я или нет?»
Перед ним простирался город, безлюдный, покинутый, словно перед вторжением невидимого врага. Лепра почему-то казалось, что он должен идти быстро, но куда? Никто не гнал его. «Надо было мне скрыться где-нибудь подальше, — подумал он. — Может, в Антверпене. Там было бы больше возможностей… Ну конечно, в Антверпене! Спасение в Антверпене». Он пошел на вокзал, купил путеводитель и, присев на скамейку в сквере, изучал историю этого города, его сложный план. Порт пробуждал его воображение. Ну что может быть лучше для композитора! За одну только ночь в Гавре он узнал столько интересного, и о себе самом в том числе! Поездов было много, в двадцать два часа отправлялся скорый. Сейчас четыре. Ждать совсем недолго…
Лепра вернулся в отель, сложил чемодан и расплатился. Готов к новым свершениям. Но радости при этой мысли он не ощутил. Он отнес чемодан в камеру хранения. Если дела повернутся плохо, он сбежит в Англию, а там сядет на пароход, идущий в какие-нибудь дальние страны. Не будет же Ева такой беспощадной! Надо было ей объяснить… до отъезда. И снова в мыслях он оправдывал себя. Теперь он совершенно точно знал, какие слова надо было тогда произнести. Может, еще не поздно? Сидя в кафе, он взял лист бумаги и нырнул в омут с головой. Но фразы получались какими-то мертвыми, искусственными, в них сквозила неискренность. Неужели он и впрямь кривил душой? Он разорвал письмо на крохотные кусочки и разбросал вокруг. Ладно, время не ждет. Он съел сэндвич прямо на вокзале и забрал чемодан. Посмотрел на светящееся табло расписания. Берлин… Париж… Женева… У кассы толпились люди.
Лепра поставил чемодан, вынул бумажник. Опустив голову, встал в очередь. Он больше ни о чем не думал. В его голове, как в раковине, раздавался только глухой шум, шум моря и ветра, утраченной свободы. Он наклонился к окошечку:
– Один в Париж, второй класс.
Пятнистая рука сгребла в кучу банкноты и мелочь. Стоящий за ним человек вежливо кашлянул. Лепра отошел. Он смотрел на себя как бы со стороны, и эта отстраненность доставляла ему наивысшую радость. Подземный переход… тоннель… два поезда, разделенные широкой платформой… Налево — Антверпен, направо — Париж. Ему было не по себе.
Он сел в парижский поезд, зашел в первое попавшееся купе и, закрыв глаза, сразу заснул. Он почти не замечал, что едет. Таможенник хлопнул его по плечу. Он порылся в карманах, что-то пробормотал, сонно ворочая языком, и снова уснул. Он сознавал, что спит, и никогда еще не чувствовал себя так спокойно,
