где нахожусь, а там был мир из дедушкиных карт, названия городов, которые я надеялась узнать. Мы повторяли их вместе с дедушкой, а еще я слышала рассказы Марты, выросшей в Монсе. Она упоминала Шарлеруа, Намур, Динан, к югу от Брюсселя. Они с дедушкой вспоминали места, где они хорошо питались до войны. Я знала, что этот канал шел до самого Шарлеруа, но хотела найти Арденны, лес, про который мне рассказывал дедушка, с высокими деревьями, маленькими ручейками, кабанами — мир, далекий от людей, безопасный для меня. Чтобы там избегать взрослых и детей, прятаться от угрозы.
Я должна была действовать по этапам, и рассвет я воспринимала как первый из них. Когда я стала видеть достаточно четко, то набралась храбрости. Я дошла до края зияющего провала, стараясь не смотреть вниз. Каждый раз, когда мой взгляд начинал метаться, черная вода призывала меня к порядку. Я перебралась на куски кривых железных конструкций, цепляясь за остатки поручней. Мешок мешался — у него были слишком длинные ручки, из-за чего он болтался у меня в ногах. Я не могла остановиться и завязать лямки, чтобы укоротить их, для этого надо было перебраться на другой берег и оказаться на твердой земле. Но когда я дошла, я так гордилась собой! Я считала себя героем, казалась себе храбрецом, отважным маленьким воином, как сказал бы папа.
Я всегда думала, что мое путешествие будет коротким, и лелеяла мысль о том, что вернусь с родителями к дедушке и скажу: «Видишь, это я их нашла…» И он тоже будет мной гордиться.
С этого места я двинулась наугад, сначала вдоль дороги, потом немного углубилась в лес; спала под соснами, а потом снова шла вперед.
Дороги были относительно легкими: ровными и прямыми. Так я добралась до Оверижз — первой деревни, которая находится на краю леса. Прошло уже два дня пути, и я была недалеко от Брюсселя. По кусочку я успела съесть почти весь хлеб и целое яблоко, я была голодна и надеялась найти в деревне пищу посытнее. Я думала, что в своем наряде похожа на мальчика: штанишки из мольтона с эластичным поясом, которые сшила для меня Марта, связанный ею серый свитер с цветными вставками и короткая куртка с карманами. Я заправила платье под штаны, когда уходила, но быстро сняла его, в нем было слишком неудобно. Я никого не встретила. На входе в деревню было несколько человек, они прошли мимо, не обратив на меня внимания, но я предпочла отправиться в поле и отыскать ферму. Там всегда есть что покушать. Может быть, там я найду обувь: в моих ботинках было уже больно идти, несмотря на носки. Еще можно было терпеть, но я прекрасно знала, что далеко в них не уйду.
Я уселась на тропинку недалеко от фермы и следила за тем, кто уходит и приходит с полей. Я ждала довольно долго, а потом заметила женщину перед домом, должно быть, она меня тоже увидела, поэтому я осторожно приблизилась к ней. Она не могла меня узнать, я была не местной и одета, как мальчик. Все равно я была готова убежать в любой момент. А если нет — то попросить хлеба.
— Что ты здесь делаешь, девочка?
Я сбежала, ни о чем не спросив. Это было не похоже на поведение мальчика.
В тот же день я попыталась добыть еду еще раз, я по-прежнему была голодна и бережно ела последние подсохшие кусочки хлеба, размачивая их слюной. На этот раз ферма оказалась ненадолго покинутой, я обнаружила заднюю дверь и стащила кусок сыра и что-то, похожее на кусок мяса. Наверное, это была сухая ветчина. В то время я называла мясом все, кроме овощей. Когда я выходила, меня увидела маленькая белая собака, некоторое время она даже бежала за мной, вероятно учуяв то, что я украла. Когда мы отошли от фермы на достаточное расстояние, я дала ей кусочек. Она еще бежала за мной, но вот деревня осталась далеко позади, собака уселась на землю, будто не хотела идти дальше. Я звала ее, чтобы продолжить путь вместе, но она равнодушно повернула обратно.
Сейчас я уже не знаю, где достала ботинки, нет, даже галоши, которые были мне велики и надолго у меня не задержались. Помню только, что, когда я пришла в Динан, их уже не было. Дедушка хорошо знал этот город и рассказывал, что огромные скалы окаймляют реку Маас. Мне было известно, что после Динана я приду в Арденны. Полагаю, именно там я начала говорить себе, что забралась слишком далеко на юг и теперь мне нужно сместиться на восток.
Сначала я шла вдоль реки, но мне казалось, что она течет не туда, куда надо, а так как я была маленькой девочкой, то не хотела встречаться с людьми и вызывать подозрения. Я была очень голодной и все время думала о том, как добыть еду. Увидев небольшую кучку людей под козырьком церкви, я нашла способ получить хоть что-то. Множество людей протягивали руки к тем, кто выходил из церкви… Я никогда не видела нищих, но слабо верила в то, что они так уж нуждались. Они были бедными, среди них была даже женщина с младенцем.
Приблизившись к ним, я увидела, что они подбирают монетки, деньги, то, что ни имело никакой ценности ни для меня, ни для моего желудка.
Я не чувствовала себя способной войти в лавку и попросить что-нибудь в обмен на монеты. Прохожие не удивлялись, видя меня здесь, но я все еще была в Бельгии и боялась, что меня схватят и вернут к Вираго.
Я устроилась под козырьком, недалеко от остальных, и, как они, протянула руку. В конце концов на меня посмотрела одна женщина. Она собралась дать мне монетку, но я поднесла руку ко рту, показывая, что мне нужна еда, а не деньги. Она поняла, так как пошла в булочную на другой стороне площади и принесла сдобу с маслом.
Я съела хлеб прямо перед ней. Не знаю, можно ли было найти настоящее масло в то голодное время, но эта булка была настоящим лакомством.
— Ты, наверное, хочешь кушать?
Я не ответила. Я решила вообще не разговаривать.
Эта женщина была доброй, но она не слишком забеспокоилась, увидев ребенка моего возраста просящим в одиночестве милостыню. Я быстро поняла, что люди не обращают внимания на чужое горе, даже на несчастных детей. В те времена ребенок не занимал «положение короля». Впрочем, если бы она попыталась взять меня за руку, чтобы куда-нибудь отвести, я все равно убежала бы. Она ушла, радуясь хорошему поступку, после того, как я доела последний кусочек.
Я еще посидела немножко, наблюдая за человеком в небольшой деревянной тележке. У него не было ног, и он передвигался при помощи рук. Так как люди, судя по всему, подавали ему больше, чем остальным, то я последовала за этим человеком после того, как нищие разошлись. Он остановился на узкой улочке, встал на ноги и, очевидно, пошел к себе домой. Человек нашел способ вызывать сострадание у других. Снова отравившись в путь, я спросила себя: как можно извлечь выгоду из несчастья? Повязки на руку должно быть достаточно, в следующий раз я этим воспользуюсь. Я могу сделать повязку, оторвав кусок материи от платья, которое несла в мешке. Я уже пользовалась им, чтобы обернуть ноги, но все получилось не так, как я надеялась. Кожа моих ботинок одеревенела и стала натирать и ранить ноги. Сначала я оторвала кожаный язычок, который причинял боль, эта обувь не могла прослужить долго, и над пяткой у меня были огромные пузыри. Я шла с трудом — но я шла! Мне было больно, но я двигалась вперед. Если родители смогли сделать так, что меня не забрали вместе с ними, то, конечно, не для того, чтобы я жаловалась на мозоли. Отправившись на поиски мамы и папы, я должна ставить одну ногу перед другой. Должна быть жестока к самой себе. В глубине души я ругала себя за ошибку, которую не совершала, считая себя виновной в их исчезновении. Я показалась на балконе — в этом была моя ошибка…
Конечно, я была ни в чем не виновата, но детский ум устроен так, что несчастье сопряжено с чувством вины. Из-за этого я стала тем, что я есть до сих пор: воплощение жестокости к самой себе. А тогда я переставляла одну ногу за другой, запрещая себе страдать, приказывая ничего не чувствовать — силой воли, подобной гипнозу, внушала себе, что боли не существует, и таким образом преодолевала все.
Покидая город, на одной из улиц я заметила детский велосипед у стены дома. Я села на него и поехала, но моих сил хватило ненадолго. Мне казалось, что их чересчур много уходит, чтобы преодолеть довольно маленькое расстояние. На велосипеде я очень уставала и бросила его, снова оказавшись в лесу.
Укрываясь в зарослях, я продолжала свой путь, несмотря на мозоли, порезы, холод и дождь. Я терпела. Когда на меня наваливалась усталость, я забиралась в любое укрытие. Большую часть времени я спала у дорог, особенно если там были деревья. Мне случалось засыпать у построек на ферме, но это бывало редко. Я выбирала кормушки для скота, выставленные на улицу. Я поняла, как их можно использовать: проскользнуть внутрь, где тепло и меня совсем не видно. Еще я любила дупла в деревьях. Я помню огромное дерево с большим грязным дуплом, должно быть, до меня в нем обитало животное
