только один вид люксара, все было бы просто. Тогда производился бы только один вид ткани, и Фактор покупал бы у каждой из шестнадцати фабрик поровну. Но в любой местности, где выращивали люксар, были свои природные условия: почва, количество солнечного света, облачность, осадки — все вносило свой вклад в индивидуальные особенности волокна из данной области. Одно волокно светилось опаловой белизной. Другое могло проявлять алмазный блеск. Третье было почти голубым, четвертое — зеленым, как сельдерей, пятое — аметистовым, а шестое — чуть желтоватым.
В радиусе ста миль от Фабрики производилось почти столько же видов волокна: волокно цвета спитого чая доставляли из Липтонфорда, волокно цвета эля — из Глинупула, серебряное — из Златорыбска, фиалковое — из Альбионского Рифа, оловянное — из Желтых Оград, розоватое — из Огнеровна, цвета шампанского — из Светоскала, и у каждого были свои степени яркости свечения. Число сочетаний разных волокон оказывалось астрономическим.
Только зарекомендовавших себя, известных марок было больше сотни. «Уолфорд», «Янтарь», «Сланец», «Вино Безмолвного Моря»… Каталог все увеличивался и увеличивался. От мастера-люксарщика требовалось незамедлительно и безошибочно распознавать каждую, чтобы остановить непреднамеренное смешение волокон и сделать это прежде, чем сырье попало на завершающие стадии производства. Более того, люксарщик должен был знать все определяющие ту или иную марку стандартные смеси, а также неудачные составы, результатом которых станет тусклая или слепящая материя. А еще ему полагалось обладать творческой жилкой и экспериментировать, развивать свои догадки, какая новая смесь может оказаться востребованной, добиваясь тем самым увеличения закупок для своей фабрики. (А ведь даже после четырех веков проб и ошибок еще не все смеси открыли!)
В дополнение мастера вели аукционные войны за урожай того или иного региона. От них требовалось быть не только полагающимися на интуицию изобретателями, но и ловкими дельцами.
Коротко говоря, благосостояние фабрики и ее поселка, повседневный уровень жизни населения росли или падали в зависимости от удачных или ошибочных решений мастера-люксарщика.
Оттернесс был хорошим и опытным мастером и знал, что у Чарли есть задатки стать еще лучшим. Приятно думать, что после его смерти фабрика перейдет в надежные руки.
Но сначала, напомнил себе Оттернесс, необходимо преодолеть последнее препятствие.
Разыскивая Чарли, Оттернесс упивался грохотом и лязгом станков на ременном приводе, тянувшихся в этом цеху сплошными рядами, и вдыхал насыщенный запах растительного масла, которым их смазывали. Он нутром ощущал укрощенную мощь Суолебурн, текущей глубоко под Фабрикой, где ее зажатый стенами бег вращал огромные колеса, передававшие энергию по сложной системе шестерней и валов на все здание.
Оттернесс задержался и вознес краткую молитву об обильных снегопадах, чтобы весной и летом Суолебурн бежала еще полноводнее и чтобы они побольше успели сделать к осеннему визиту Фактора.
Чарли он нашел в ткацком цехе, где помощник наблюдал, как сновальщики заправляют в ткацкий станок «Сланец девять»: это волокно имело обыкновение легко рваться. Здесь не было слышно вечного лязга и гула. Ткацкие станки единственные не работали от энергии реки: процесс был слишком сложным и тонким для автоматизации, и слишком много умения требовалось для пропускания челнока. Никто не смог создать механическую замену руке и глазу ткача, и Оттернесс был уверен, что никто и не сможет. Временами он считал ткацкий станок узким местом производства, но всегда поспешно напоминал себе, что старые, столетиями проверенные методы, без сомнения, самые лучшие. Если когда-нибудь удастся автоматизировать ткацкие станки, качество работы скорее всего резко снизится, и что тогда будет с фабрикой и ее рабочими, не говоря уже о репутации самого Оттернесса?
— Чарли, — позвал Оттернесс, перекрикивая стаккато тысяч летающих челноков.
Дав последнее указание ткачам, Чарли подошел к Оттернессу.
— Да, сэр? Вас что-то тревожит?
— Мне не хотелось бы обсуждать это здесь, сынок. Давай выйдем в коридор.
Чарли кивнул. Мимо них, перевозя пряжу из одного цеха в другой, мальчишки с шумом катили ручные тележки на деревянных колесах. Оттернесс мимоходом подумал, сколь огромное число профессий необходимо, чтобы поддерживать работу Фабрики: столяры, каменщики, инженеры, слесари, ременщики, смазчики, истопники… Иногда его поражало, как столь невероятно сложное сочетание людей и механизмов способно работать хотя бы один день.
— Чарли, — объявил Оттернесс, когда они прошли несколько ярдов, — я решил. После осеннего визита Фактора мы ровно четверть нашего производства посвятим новым смесям «Праздносевер» и «Бледный огонь».
Остановившись как вкопанный, Чарли повернулся к Оттернессу.
— Но сэр… «Праздносевер» — новый, недавно выведенный сорт. Пока у нас нет гарантии постоянных поставок. Что, если у огородников выдастся неудачный год? А «Бледный огонь»… Эту нить крайне трудно прясть. Знаю, от получившегося образчика ткани просто дух захватывает. Но четверть валовой продукции… Сэр, я просто не…
Оттернесс поднял руку, останавливая поток слов:
— Я предусмотрел эти проблемы и еще некоторые, с которыми ты, возможно, столкнешься лишь через несколько месяцев. Я говорю это не ради похвальбы, а просто чтобы успокоить тебя: я не бросаюсь очертя голову в авантюру, не обдумав все заранее. Но это наш единственный выход. Я не виню тебя, что ты не пришел к такому выводу сразу. Кое-что ты еще не знаешь: один важнейший факт, который вынуждает нас действовать.
Он снова направился по припорошенному линтом проходу между станками. Рабочие заинтересованно поднимали головы и поспешно возвращались к напряженному труду. На мгновение светящиеся частички люкса повисли вокруг головы Оттернесса случайным ореолом, и на лице Чарли отразилось благоговение. Быстро нагнав мастера-люксарщика, он стал ждать объяснений.
Однако вместо этого Оттернесс спросил:
— Сколько ты уже работаешь на Фабрике, Чарли?
— Почти двадцать лет, сэр.
Оттернесс умудренно кивнул.
— Да, именно так я думаю, хотя память иногда меня подводит. Тогда ты, вероятно, был слишком молод, чтобы помнить скудные годы, которые мы пережили, когда запустили производство «Дегтекошки».
Упоминание шестнадцатой фабрики как будто вызвало у Чарли шквал воспоминаний — лицо у него вдруг стало отстраненным.
— Я помню… хорошо помню то время. А теперь, когда вы сказали, мне вспомнились кое-какие разговоры о том, как новая фабрика скажется на всех нас. Но тяжелых времен я, правду сказать, не помню. Еды на столе всегда хватало, новая одежда по необходимости…
— Сочту это за комплимент моим трудам, — отозвался Оттернесс. — «Дегтекошки» оказались прилежны и изобретательны. У их работников было острое желание показать себя, а ведь мы, старые, довольные собой фабрики, его иногда теряем. Через три года после того, как запустили фабрику «Дегтекошек», они отхватили десять процентов всего золота Фактора. Соответственно, остальные фабрики получили меньше — одни намного, другие не слишком. И когда пыль осела, некоторые — если подумаешь, вероятно, сможешь сам их назвать — так и не вернули себе прежнего статуса. Разумеется, Фактор отчасти компенсировал увеличение производства, купив в целом больше ярдов ткани, чем раньше, но недостаточно, чтобы восполнить весь объем производства новой фабрики. Это было как… не знаю. Как будто он поощрял конкуренцию ради конкуренции. Возможно, его покупатели пресытились, и Фактор решил нас встряхнуть, чтобы заставить производить новый, более экзотический товар.
Чарли промолчал. Казалось, он пытается переварить эти поразительные сведения или скорее усвоить новую точку зрения на старые события. Оттернесс понизил голос, и Чарли пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его следующие слова:
— О том, что я собираюсь тебе сказать, лучше не распространяться. Простой люд и так скоро узнает. Этой осенью Фактор намерен просить нас начать строительство новой фабрики. Он уже в прошлом году предупредил люксарщиков.
Увидев, как помощник резко втягивает в себя воздух, Оттернесс схватил его за рукав.
