Пока я планировал следующий шаг, они нанесли ответный удар.
Я даже подобраться не смог к соцветиям. Неизвестным, непостижимым образом меня оттолкнули, мое наступление сорвали. Перед моим мысленным взором возникла мимолетная картина скоплений одноклеточных вироидов, инопланетного генетического материала, по-змеиному свернувшегося в их ядрах, накапливающегося, размножающегося, готовящегося к делению клеток…
Выброшенный из Кеннера, я открыл глаза. Ами отшатнулась от своей пациентки, по всей видимости, потерпев аналогичное поражение.
— Вы закончили? — нетерпеливо спросил Хольтцманн. — Получилось? Они мертвы?
Я поскреб щетину на подбородке, поймал взгляд зеленых глаз Ами и сказал:
— Гм, думается, мы задали им жару…
В ту ночь мы с Ами впервые за много месяцев спали вместе. Я имею в виду — просто вместе спали, так как от секса не могли отказаться даже в самые худшие периоды. После поспешного ужина и бесплодных разговоров о том, что нам выпало испытать, мы без сил рухнули на ее кровать.
Хольтцманну не хотелось выпускать нас из «чистой комнаты» — ведь мы прикасались к их телам. Я убедил его признать простую истину: мы не заразились. Ему пришлось поверить и отпустить нас. В тот момент оба мы были бессильны, и нам требовался отдых.
Обнимая сзади расслабившееся во сне тело Ами, позволив мыслям бесцельно блуждать, где придется, я думал о том, чем все мы были, чем все мы стали…
А потом увидел сон.
Как правило, клеткогляды снов не видят.
Из-за побочного эффекта профессиональной подготовки мы по сути утрачиваем способность видеть сны. Полностью интегрированное подсознание одновременно заботится о превосходном автономном функционировании и избавляется от необходимости перерабатывать пережитое за день и возвращать его нам в виде сновидений.
Когда я в последний раз видел сон, это был кошмар, видение моих разлагающихся рук, которое свидетельствовало о моем тогдашнем смятении.
Сегодняшний сон начался довольно приятно, но тоже превратился в ужасный.
Мы с Ами вновь стояли на Земле, на высоком холме, поросшем травой и яркими цветами на длинных покачивающихся стеблях. Мы держались за руки, как дети. Мы снова были счастливы.
И вдруг цветы набросились на нас. Они обвивались вокруг наших лодыжек и коленей, тянулись вверх, чтобы нас задушить. Мы дергали и выкручивали стебли, Ами кричала, я вопил — без толку.
Внезапно в руке у Ами возникли ножницы. Она попыталась срезать цветы, но они уползали.
— Держи их, Джек! Держи!
Я схватил один стебель, чтобы его обездвижить; Ами отсекла бутон — и тварь скукожилась и умерла.
Через несколько минут мы уничтожили их все.
Мы рухнули в траву. Одежда исчезла. Мы занимались любовью.
Я проснулся среди ночи с эрекцией, которую ради разнообразия не вызвал по собственной воле, и — с большей нежностью, чем это было уже долгие недели — уговорил проснувшуюся Ами помочь мне от нее избавиться.
Но что еще лучше, у меня появилась идея, как нам выпутаться. Идея, которую не нужно было разъяснять, потому что, пока я спал, я был внутри Ами, и — невозможно! — но она тоже видела мой сон.
Утром пятеро зараженных колонистов были в довольно скверном состоянии, так как почти не спали из-за страха и физического дискомфорта. Под глазами у них набрякли мешки и залегли тени, спины сгорбились. Они словно бы увяли — чего не скажешь о глянцевых, полных жизненной силы цветах.
Когда мы вошли, Хольтцманн уставился на нас сердито.
— Вы работали над проблемой? Как, по-вашему, вы можете избавить нас от этой заразы?
Он был так обеспокоен, что забыл пригрозить нам ракетницей.
— Да, мы нашли подход, который, на наш взгляд, может сработать. Но сначала я хочу, чтобы ты кое над чем подумал. Что было бы, если бы мы вчера убили все организмы?
— Не понимаю…
— Ты меня удивляешь, Вегги. Мы же так давно этого ждали: первого контакта человека с инопланетной формой жизни. Да, признаю, микроскопической, но тем не менее это — внеземная жизнь! Как по-твоему, научная общественность Земли хоть сколько-нибудь заинтересуется?
— Конечно, — кивнул Хольтцманн. — Мы пошлем домой образцы астероида.
Надо было его убедить, что моя идея — единственный выход.
— Откуда ты знаешь, что ученые сумеют вырастить его в искусственной питательной среде? Что, если в ваших телах содержатся единственные жизнеспособные организмы? Ты хочешь рискнуть раз и навсегда их уничтожить?
Хольтцманн побледнел:
— Ты же не предлагаешь просто дать им в нас размножаться, точно мы подопытные кролики…
Тут вмешалась Ами:
— Нет, микроорганизмы мы заберем. Скорее всего мы сумеем сохранить их в себе живыми, одновременно ограничивая развитие.
— При одном условии, — добавил я. — Возвращение на Землю, разумеется. И полное помилование. В противном случае мы просто дадим тебе и остальным цвести, пока не сможете и пальцем пошевелить. И поверь нам, они готовы к самовоспроизведению. Мы оба это вчера видели.
Хольтцманн нерешительно погладил лежащую рядом с ним на койке ракетницу.
— Да ладно тебе, Вегги, взгляни фактам в лицо, это отличная сделка. Ты можешь нас убить, но не можешь заставить исцелить тебя. А если мы получим что хотим, вы все уйдете здоровыми. И у тебя будет законная причина заменить нас клеткоглядом, который приедет сюда потому, что верит в то, что вы тут делаете.
Целую минуту Хольтцманн сидел как каменный и лишь потом открыл рот:
— Если вы преуспеете…
— Не сомневайся, — с излишней уверенностью отозвался я. — Насколько я понимаю, у нас сделка?
Он был слишком зол, чтобы ответить, и мог только кивнуть.
— Полагаю, ты все еще хочешь быть последним, — сказал я, лишь бы еще чуточку повернуть нож в ране. В присутствии остальных он не мог отказаться.
Мыс Ами подошли к одной женщине и вместе положили ей руки на плечи.
В долю секунды мы оказались внутри нее, работали слаженно, объединив свой талант.
На сей раз мы нацелились прямо на стебли цветов.
В какое-то мгновение я почувствовал себя беззащитным, как это бывало, когда я стоял без скафандра на поверхности Марса. Сейчас Ами могла совершить любое предательство, напасть на меня через общего пациента. Выдержит ли наше перемирие? Реально ли оно?
Тут меня осенило, что и ее, вероятно, мучают те же сомнения.
А потом у меня больше не было времени на беспокойство.
Появились первые часовые.
В точности как в моем — в нашем — сне, я прижал, обездвиживая, первый организм, а Ами растворила стенку клетки.
Оттуда, таща за собой хвост радужных искр, выплеснулись неведомые органеллы, непохожие ни на что земное, и погибли без поддержки цитоплазмы. С ними справятся макрофаги тела. Я же нырнул в ядро и развернул его генетический материал. Основы были странными, чужими, закрученными слева направо — полная противоположность земной ДНК. Неудивительно, что он нас выбросил. Мы с Ами изучали его бесконечно краткий миг. Большего нам и не требовалось.
Теперь мы знали, как их убивать. Поодиночке или вместе.
