— Scuzi [23], ваша честь. — Я отвесил низкий поклон. — Моей дочери что-то приснилось…
— Ты дегустатор, — перебил меня герцог.
— Si [24], ваша светлость. Уго ди Фонте.
— Подойди ко мне!
Я замялся, и он повторил:
— Подойди ко мне! Я стараюсь не убивать больше одного за день.
Опершись на мое плечо, он скривился и сел на скамейку.
— А теперь подними мою ногу.
Она была забинтована и распухла от гноя, и я не знал, в каком месте и как ее подхватить.
— Снизу! — рявкнул герцог. — Снизу!
Молясь про себя, как бы не уронить ногу, я взялся за ступню (то, что морда Нерона была в нескольких дюймах от моего лица, не облегчало мне задачу) и поднял ее.
— Осторожно! — прорычал Федерико.
Нерон громко залаял. Пот заливал мне глаза, так что я почти ничего не видел. Осторожно, как новорожденного, я положил ногу на скамью. Федерико прислонился головой к стенке и глубоко вздохнул. Я не знал, то ли мне уйти, то ли стоять на месте. Тут он спросил:
— Что ты делаешь?
Я понял, что он смотрит не на меня, а на Миранду, которая гладила Нерона по массивной голове. Она сразу отдернула руку.
— Любишь собак? — поинтересовался герцог.
— Я люблю всех животных, — кивнула Миранда и вновь протянула ручонку к Нерону.
Святые угодники! Видали вы когда-нибудь такое смелое дитя?
— Жаль, у меня не дочка, — проворчал Федерико. — Мой старший сын скоро захочет прикончить меня.
Я хотел спросить, не думает ли он, что сын его отравит, но тут Федерико поскреб большой палец ноги и выругался с такой злостью, что я решил промолчать. Потом, словно только что вспомнив о нашем присутствии, герцог резко сказал:
— Идите спать.
Мы поспешили обратно в комнату.
Миранда вскоре уснула, а я лежал и думал. Пускай Федерико и вправду зол и жесток, однако у него есть на то веская причина, раз его пытаются отравить. У всякой монеты две стороны, и я только что мельком увидел вторую. Герцогу нравились дети если не его собственные, то маленькие девочки — безусловно. Во всяком случае, он не испытывал к ним неприязни. Это хороший знак. А кроме того, он сказал, что старается не убивать больше одного человека за день. Конечно, это была шутка, но в каждой шутке есть доля правды. Porta! Это должно быть правдой, иначе Корсоли давно бы вымер.
Поразительно, как Господь направил меня по этому пути! Он дал мне возможность поступить в услужение к великому герцогу и занять такое высокое положение, о каком мои отец и брат даже мечтать не могли. Без сомнения, именно поэтому Федерико убил Лукку. Именно поэтому олень промчался по моему огороду, а седобородый предложил взять меня вместо Лукки. Господь услышал мои молитвы. Я спас Миранду от голода. И я поклялся, что оправдаю любовь Всевышнего, став самым лучшим дегустатором на свете!
Глава 8
Наверное, я все-таки уснул, поскольку, когда Томмазо разбудил меня, солнце уже сияло вовсю, а гости собирались разъезжаться.
— Я хочу тебе кое-что подарить, — сказал он.
Я не стал будить Миранду и пошел за ним по оживленным коридорам. Юноша шагал все той же самоуверенной походкой, приветствуя всех, будь то лакеи, придворные или служанки, громким высоким голосом. Голос у него ломался, а потому надменность Томмазо выглядела еще смешнее. Проходя мимо челядинцев, он бросал мне на ходу: «Эта прачка была рабыней из Боснии. Это вор. А это сплетница». Судя по словам Томмазо, все, кроме него, были либо ворами, либо сплетницами.
Он привел меня на кухню, где слуги сновали между рядами плит и котлов. У стены виднелись вертела для птицы и другие, для более крупной живности. Из кипы сена в углу торчали ложки и ножи, а на ближайшем столе лежали орудия для резки, разделки и приготовления фарша. Кроме того, там рядами стояли горшки для тушения и жарения, формы для равиоли, разнокалиберные сита, скалки, ступки и пестики, прессы, кувшины, мутовки, терки, ложки, половники и дюжина других предметов утвари, чье предназначение осталось для меня загадкой.
Томмазо залез на невысокий шкаф и бросил мне кожаный мешочек. Я развязал его. По столу покатились три камешка и кусочек кости. Камешки были маленькие, темные и круглые и выглядели как тысячи камней, которые я видел каждый день, разве только были более гладкими.
— Что это? — спросил я.
— Амулеты. Они принадлежали Лукке.
Один из мальчишек, работавших на кухне, взял самый мелкий черный камешек.
— Это не амулет, а овечья какашка.
Другие поварята засмеялись. Я бы охотно посмеялся вместе с ними, но, поскольку Томмазо сказал, что амулеты принадлежали Лукке, не смог выдавить из себя даже улыбку.
— Они приносят удачу! — заявил Томмазо, отобрав камешек у поваренка. — Вот эта косточка — часть рога единорога. Если окунуть ее в отравленное вино, она меняет цвет.
— На какой? — спросил я.
Томмазо пожал плечами.
— Знаю только, что единорога должен убить девственник, а их трудно найти.
— Не так уж и трудно! — заявил поваренок, показывая на Томмазо.
Остальные снова прыснули со смеху. Томмазо залился краской.
— Заткнись! — крикнул он.
Но поварята продолжали дразнить его: «Девственник! Девственник!»
— Не обращай на них внимания, — сказал я, положив ладонь ему на руку.
Томмазо обернулся ко мне. Глаза у него горели, однако юноша старался сохранять самообладание.
— Кубок Федерико сделан из золота и серебра. Если кто-нибудь насыплет туда яд, он меняет цвет, а вино закипает, как вареные макароны.
— Кто это здесь варит макароны?
Проклятый Кристофоро вернулся на кухню, размахивая длинной деревянной ложкой. Поварята уворачивались от его ударов, но он был куда более ловок, чем казался, и стукнул нескольких мальчишек по головам и рукам.
Томмазо сгреб амулеты.
— Пошли, мне надо отлить.
Мы выскользнули из кухни, прошмыгнув мимо двоих парнишек, которые сидели на полу и со слезами потирали головы.
— Я бы дал тебе посильнее! — заявил Томмазо и пнул поваренка ногой.
Пока мы шли по коридору, Томмазо снова здоровался со всеми, кого мы встречали на пути, как со старыми друзьями.
— Ты всех знаешь, — заметил я.
— А как же? Я здесь родился. Я схватил его за руку.
— Лукка действительно пытался отравить Федерико? Ты в курсе или нет?
Он пожал плечами и выдернул руку. Мы подошли к забору, возведенному на краю утеса. Мужчины