Прошло наверное минут 6, прежде чем кто-то обматерил аэростат заграждения, оборвавший свой трос и сейчас пляшущий по морю.
А затем мы увидели землю и согласно приказу пошли «вверх по Проливу». Во второй половине дня мы стали на якорь в Спитхэде, и наше путешествие почти завершилось.
«Файрдрейк» вернулся домой после 8 месяцев бесконечно войны на Средиземном море. Ему предстояло стать на верфь для ремонта, а также серьезной модернизации. Все это время конструкторская мысль не стояла на месте. Предстояло установить новые приборы, оборудование и вооружение, которые за эти 8 месяцев придумали ученые и произвели наши заводы. Наш эсминец должен был получить все это.
Во второй половине дня мы двинулись дальше вверх по Ла-Маншу, но выйдя в открытое море в сумерках мы услышали над собой жужжание немецких самолетов. Прожектора с берега сразу начали полосовать темное небо своими лучами. Они метались взад и вперед над проливом Солент. Мы видели клубки разрывов зенитных снарядов.
А когда мы размеренно двигались верх по проливу, в темноте наверху замерцали светящиеся трассы зенитных автоматов. И сразу после этого в небе полыхнул клубок огня. На какое-то мгновение мы решили, что это большая осветительная ракета, загоревшаяся на большой высоте. Но затем огонь опустился, задержался ненадолго и полетел вниз, все ускоряясь. Он врезался в воду в миле или двух от нас под берегом. Мы увидели на воде яркое пятно пылающего бензина. Оказывается, прямо у нас под носом рухнул сбитый немецкий самолет.
Добро пожаловать в разбомбленную Англию!
Глава 17.
Под бомбами
Это не последняя глава истории «Файрдрейка». В нее будет вписано еще очень много, прежде чем закончится война. Но это последняя глава истории миллиона миль, почти невероятного расстояния, пройденного 8 маленькими эсминцами за 2 года войны.
«Файрдрейк» был отремонтирован, перекрашен, переоснащен и подготовлен к выходу в море 24 июня. Я снова прибыл на борт. Увидеть что-либо особенно новое на палубах было трудно, да и писать об этом пока нельзя. Кают-компания была приведена в порядок. Большинство царапин и пятен исчезло, кресла, изрядно пострадавшие в послеобеденных стычках, были отремонтированы и сияли, как новенькие. Но кают-компания не стала краше, потому что краше было некуда. Она всегда была самой щеголеватой кают-компанией флота. Медяшка была надраена так, что можно было бриться, глядясь в нее. Даже лебедка кормового артпогреба сверкала, словно зеркало, так ее начистил старослужащий, вернувшийся на флот из-за руля автобуса.
Впрочем, появилось множество новых лиц. Наш старший помощник, отменный сквернослов и ругатель, стал командиром нового эскортного миноносца типа «Хант». Суб-лейтенант был переведен старшим помощником на другой корабль этого типа. Холи отбыл служить на корвет еще до нашего ухода из Гибралтара. Артиллерист получил новое звание, пока мы стояли в сухом доке (это стало поводом великой пирушки), и отбыл повышать квалификацию на специальные курсы. Последний из мид-шипменов «Ринауна» покинул нас, чтобы стать суб-лейтенантом. Лекарь был переведен в береговой госпиталь.
Но командир остался с нами, а вместе с ним — его садик и поющие в нем соловьи. Можно только позавидовать тем, кто проводил отпуск летом в сердце сельской Англии. Старший механик тоже остался, неутомимо ругая верфь. Остался и штурман.
Старшина рулевых все так же бродил по палубе, кося хитрым глазом, полный самых свежих слухов и веселых историй. Большинство унтер-офицеров также осталось на корабле. К нам прибыли новые вестовые, но кок, приготовивший горячий обед во время генерального сражения, не покинул эсминец. Впрочем, часть матросов тоже поменялась.
27 июня мы пошли вниз по Ла-Маншу. Когда мы покинули порт, над нами пролетело множество самолетов, начинался крупный воздушный налет. Только это были наши самолеты и наш налет. Когда вечером мы проходили Дауне, то увидели французский берег, расцвеченный всевозможной пиротехникой — струи трассирующих снарядов, множество разрывов. Немцы отбивались, как могли. Временами в небе проплывали самолеты. Мы видели осветительные ракеты, но никто нас не атаковал.
Мы прибыли в Портсмут, а потом отправились дальше на запад в Плимут. Там мы провели неделю в различных тренировках и учениях, проверяя новые устройства и орудия. Мы старались притереть новых офицеров и матросов к «старичкам», ознакомить их с обычаями нашего корабля.
За эти дни случилось немало смешного. Одним из новых устройств был мегафон — чудовищное изобретение, заменившее старый рупор. Оно позволяло человеческому голосу разноситься далеко за пределы, очерченные для него природой. Мы проводили шлюпочные учения, когда потребовалось отдать какой-то приказ. Мегафон включили, и он жутко взвыл, превратившись в разъяренного бэнши. Потом стих.
Один из наших катеров вышел из строя. Командир взял микрофон, повернул выключатель и произнес: «Катер номер… Катер номер… Вы меня слышите? Вы меня слышите?»
Над водой прокатилось громоподобное: «Аи-аи, сэр».
«Займите место в строю! Займите место в строю!»
Я добавил непочтительно: «Это вам приказывает сам Стефен Норрис».
Когда приказ был выполнен, командир сказал тихонько: «Я не могу понять, о чем думает этот погонный болван».
И мы услышали, как его слова эхом прокатились над рейдом.
Капитан вскрикнул: «Боже! Я ведь и забыл, что эта штука все еще включена», — и он уронил микрофон, словно тот обжег ему руку.
Затем последовали учебные стрельбы главным калибром. Я не артиллерист, поэтому я не могу рассказать точно, как все происходило. Знаю только, что требовалось проверить подъемные механизмы орудий. Мы провели стволиковые стрельбы, которые дали неплохие результаты. Но артиллерист попросил дать пару настоящих залпов, чтобы опробовать орудия. Как кто-то ехидно добавил: «Чтобы увидеть, что оттуда вылетит».
Залп был дан нормально. Но сразу после этого последовал вызов от орудия «Y». Затем еще от одного… Я побежал на корму, чтобы выяснить, что там случилось. Орудия задрали стволы на максимальное возвышение, буквально сидя на заднице, как уставшие ослы. Выяснилось, что пока мы стояли в доке, пересохли какие-то там прокладки в подъемном механизме. Артиллеристы лишь разевали рты от изумления.
Когда вечером мы стояли в гавани Плимута, город подвергся трем воздушным налетам, хотя они были не слишком сильными. Однако «Файрдрейк» в очередной раз услышал грохот зениток и свист падающих бомб.
Когда мы завершали ремонт, то услышали, что «Файр-дрейк» и еще 2 эсминца должны прихватить с собой выводок моторных катеров для Гибралтара. Мы провели один день на рейде Плимута, отрабатывая совместное плавание с длинной колонной этих крошечных суденышек. Когда мы вернулись, один старый приятель, которого мы знали еще по Гибралтару, невинно поинтересовался:
«Роды прошли легко?»
Я покинул эсминец в Плимуте. То же самое сделал и Ньют, которого все-таки списали на берег.
Эсминец отправился в Гибралтар со своей стайкой цыплят. Он доставил их туда в целости и сохранности, несмотря на плохую погоду. Когда он вошел в знакомую гавань, там все было по-прежнему. Скала все так же прочно стояла над проливом, словно непотопляемый линкор. И люди там были все те же.
«Файрдрейк» прибыл туда в начале июля, и его сразу затянула знакомая рутина: патрулирование, редкое сопровождение конвоев, нервный отдых в порту. После ремонта эсминец мог считаться новым
