Дрю небрежно кивнул.
— Ах, это? Ты имеешь в виду то, как Спир Дриско замочил Бобби Финка? И это произошло на глазах у той самой латинос? Кармеллы Рамирес? Ну да, она действительно была очевидцем и действительно давала показания в суде. Но Дриско тогда так набрался виски, что Бобби Финка он порешил прямо перед модным рестораном, в субботу вечером. Свидетелей было десять, сто. Даже если бы латинос не раскрыла свою пасть, Спир все равно отправился бы в «Аттику» на десять лет.
Пеллэм не собирался сдаваться легко.
— Но я слышал, что Коркоран и раньше устраивал поджоги.
— Естественно. Но только старые дома он никогда не трогал. Он занимался новыми. Все мы этим грешим. Твою мать, эти люди отнимают у нас наш район, что они ждут? «Кубинские лорды» и мы — мы сожгли то новое офисное здание на Пятидесятой улице.
— Рамирес тоже участвовал в этом?
— Разумеется. Это единственное, относительно чего мы можем договориться. И я тоже там был, мой мальчик. О да, Джеко швырнул бутылку с «коктейлем Молотова». Но пойми, в этом нет ничего плохого, — с жаром заговорил он. — Нам принадлежала вся западная сторона. От Двадцать третьей до Пятьдесят седьмой. Она была нашей. Проклятие, теперь у нас ничего не осталось. Мы лишь защищаем свои дома — только и всего. От ниггеров, латиносов и козлов-риелтеров. Тех, кто пришел с востока от Восьмой авеню. — Дрю сделал глубокую затяжку. — Нет-нет, Джимми не поджигал тот дом. Я это точно знаю.
— Почему ты так уверен?
— Джеко точно знает. Понимаешь, Джей-Кей что-то задумал.
— Что?
Дрю объяснил, что Джимми Коркоран вместе с братом вложили деньги в недвижимость и в настоящий момент пытаются провернуть какую-то крупную сделку.
— Он говорит, что на этом деле заработает целый миллион. Так что Джимми сейчас меньше всего нужно привлекать внимание к Адской кухне, устраивая здесь пожары. Наоборот, Джей-Кей сам без раздумий пришьет того, кто устраивает у нас фейерверки. Им с Томом — это его брат — не нужны… гм… как бы это сказать?
Он умолк, подыскивая нужное слово.
— Потрясения, — подсказал Пеллэм.
— Точно. Им не нужны потрясения.
Пеллэм был склонен ему поверить.
— Хорошо, предположим, это сделал не Джимми, — сказал он. — Кто еще может за этим стоять?
— О, разве ты не слышал? Где ты был? Полиция уже схватила ту старую черномазую дамочку.
— Забудь о ней на минуту. Больше никто ничего не говорит?
— Ну, люди говорят, Джеко слушает. Джеко кое-что слышал.
— И что?
— Поговаривают про этого психа. Если ему заплатить, он сожжет все что угодно — хоть церковь, хоть школу, ему все равно. Женщин, детей — ему никого не жалко, понимаешь? Говорят, последние несколько недель он болтался на Тридцать шестой улице.
Пеллэм покачал головой.
— Я про него уже слышал. Ты знаешь, кто он?
— Нет.
Пеллэм разочарованно спросил:
— Я также ищу одного молодого парнишку. Светловолосый, лет семнадцать-восемнадцать. Педераст, торгует своим телом. Называет себя Алексом, но это не его настоящее имя. Знаешь кого-нибудь похожего?
— Ну, ты очертил добрую тысячу. — Прищурившись, Дрю всмотрелся в плоскую равнину Нью- Джерси. — Ты послушай Джеко. Это сделал Рамирес. Гектор эль-латинос. Гарантирую.
— Но в этом доме ведь жила его тетка.
— Ха, она наверняка давно съехала оттуда. Или, что более вероятно, ее выселили. Испанцы не любят платить за квартиру. Это я тебе точно говорю. Готов поспорить, Кармелла Рамирес уже устроилась на новом месте.
Пеллэм подумал, что Джеко прав. Рамирес не сказал ему всей правды.
— Уверен, что это он. Понимаешь, Рамирес недавно обчистил Джонни О'Нила.
— Это еще кто такой?
— Один тип, с которым у нас были кое-какие дела. Джонни снимает по всему городу квартиры и устраивает в них склады. — Дрю понизил голос. — Понимаешь, о чем я говорю?
— Ну, только ту часть, где говорится про снятые квартиры.
— Шш, молчи. Ни слова. Джеко оказывает тебе огромную честь.
— Договорились.
— О'Нил торгует оружием, понимаешь? Он снимал квартиру в том здании. — Джеко махнул рукой в сторону сгоревшего дома Этти. — О да, мой мальчик. У него там был тайник.
Он произнес это таким тоном, будто каждый житель Нью-Йорка должен был иметь тайник.
Пеллэм вспомнил про сгоревшие пистолеты, которые обнаружили на первом этаже пожарные.
— Так вот, на днях Рамирес остановил машину О'Нила и засунул ему в рот «глок». Сказал, чтобы он больше не устраивал склады оружия в этой части Кухни.
— И что ответил О'Нил?
— А что он мог ответить? Он сказал: «Слушаюсь, мистер латинос! Больше не буду, сэр!» А ты сам что бы ответил, если твои зубки вцепились бы в девятимиллиметровый ствол? Так что я думаю вот что: Рамирес прослышал о пистолетах от своей тетки, взбесился и нанял того придурка, чтобы тот спалил дом дотла.
Пеллэм покачал головой. Значит, Рамирес рассказал ему только часть всей правды.
— Ты не окажешь мне одно одолжение? Порасспрашивай насчет этого Алекса. Мне очень нужно его найти.
— О, Джеко будет держать глаза широко открытыми. Я шепну кое-кому нужное словечко. Мне приходится встречаться с разными людьми. Если в этом деле будет что-то для меня, Джеко узнает все что нужно.
Пеллэм снова достал бумажник.
Но Дрю покачал головой. Казалось, он был чем-то смущен.
— Нет, я имел в виду совсем не это. Ты мне уже заплатил. Я хочу сказать, когда ты будешь снимать свой фильм, помни обо мне, хорошо? Просто позвони Джеко. Когда снимали тот фильм, «Жест милосердия», ваши киношники должны были сначала поговорить со мной. Я хочу сказать, есть же какие-то законы, которые запрещают снимать кино про твою жизнь, сначала не посоветовавшись с тобой. Я имею в виду, твою мать, что я вовсе не хочу стать звездой. Я просто хочу сняться в кино, твою мать. У меня получится. Я точно знаю, что у меня получится.
Пеллэму пришлось приложить все силы, чтобы удержаться от улыбки.
— Джеко, если дело дойдет до подбора актеров, я обязательно с тобой свяжусь. Можешь не сомневаться.
Этти Вашингтон стояла у окна камеры женского отделения центра предварительного содержания под стражей.
Окно находилось высоко над головой, и через грязное стекло почти ничего не было видно. Но проникающий сквозь него свет действовал на пожилую негритянку успокаивающе. Она думала о Билли Дойле, вспоминала, как они любили выходить из дома, гулять по району. Вежливо раскланиваясь с соседями. Гарольд Вашингтон, второй муж Этти, тоже не любил сидеть дома, хотя он по природе своей скорее предпочитал оставаться на одном месте. Они вдвоем с Этти, когда Гарольд бывал дома и находился в более или менее трезвом состоянии, усаживались на крыльце и не спеша уговаривали бутылку. Оставшись одна, Этти открыла для себя наслаждение удобного кресла-качалки перед окном. Наслаждение, которого, похоже, она оказалась лишена навеки.
Ошибки. Этти вспоминала об ошибках, которые совершила в течение всей долгой жизни. О секретах, о
