32
Они поменялись ролями.
Теперь настал черед Этти Вашингтон навестить Пеллэма в больнице. В отличие от него она предусмотрительно захватила с собой подарок. Однако, не цветы и не конфеты. Кое-что получше. Налив из пронесенной тайком бутылки вино в два пластиковых стаканчика, Этти протянула один Пеллэму.
— За твое здоровье, — сказала она.
— И за ваше.
Пеллэм осушил свою порцию залпом. Этти — он запомнил это еще тогда, когда смотрел на нее в окуляр видеокамеры, — потягивала вино не спеша. Она была олицетворением бережливой хозяйки. Как вспомнил Пеллэм, этому искусству Этти выучилась еще в детстве у бабушки Ледбеттер.
Отдельная палата, в которую поместили Пеллэма, находилась выше той, где арестовали Этти, и ниже той, где лежал Хуан Торрес, бедный мальчуган, получивший смертельные ожоги при пожаре. Пеллэму вдруг захотелось узнать, а где сейчас находится труп Сынка? По всей видимости, морг располагается в подвальном этаже. А может быть, труп поджигателя доставили в городской морг. Теперь его уделом будет обычное вскрытие, а затем последнее путешествие на кладбище Поттерс-филд.
— Джон, ко мне пристают с расспросами и просят рассказать, что же все-таки произошло. Обращаются ко мне потому, что я знакома с тобой. И полиция, и брандмейстеры, и журналисты — все хотят узнать, как тебе удалось вырваться из рук этого психа-поджигателя. Все уверены, что ты знаешь, но почему-то не хочешь говорить.
— Произошло чудо, — криво усмехнулся Пеллэм.
Но Пеллэм не собирался усложнять жизнь своим неожиданным друзьям, рассказывая о том, как Исмаил, вместо того, чтобы вернуться в подростковый центр, продолжал слоняться по району, мечтая побыть с Пеллэмом еще немного. Увидев то, как Сынок напал на Пеллэма, он сбегал и позвал на помощь Гектора Рамиреса.
— Ну, не хочешь говорить — уноси это с собой в могилу, — сказала Этти, повторяя любимое выражение своего деда. — Но брандмейстер Ломакс сказал еще кое-что. Если честно, я его не совсем поняла. Он сказал, что тебе, наверное, следует поскорее покинуть город, пока ты не станешь мистером Невезунчиком… Вот. Ну что, Джон, ты так и поступишь? Уедешь отсюда?
— Едва ли. Сначала нам нужно закончить фильм.
— Тут к тебе приходил тот мальчишка. Пока ты спал.
— Исмаил?
Этти кивнула.
— Он уже ушел. Ну этот паренек и выражается! Правда, я поставила его на место. Подумать только, так разговаривать со взрослыми… Он обещал вернуться.
Пеллэм не сомневался, что Исмаил сдержит обещание.
«Я буду твоим другом.»
Что ж, Исмаил, а я буду твоим другом.
«Вот что самое замечательное в долгах. Даже после того, как ты с ними полностью рассчитаешься, они все равно никогда тебя не оставят.»
Этти также захватила с собой последний номер «Нью-Йорк пост» с огромным заголовком на первой полосе («Небоскреб, ставший преисподней») и не менее огромной фотографией пылающей Башни Маккенны.
Человеческих жертв не было. Всего при пожаре пострадали пятьдесят восемь человек — в основном, отравились дымом. Самодельный напалм в театре так и остался неподожженным, и единственными пострадавшими были несколько человек, которых помяли в давке, когда объятая паникой толпа устремилась к выходу. Самой серьезной травмой оказалась сломанная нога: телохранители довольно грубо оттолкнули в сторону одну женщину, освобождая проход важной персоне, своему подопечному (как выяснилось, губернатору штата, так что Пеллэму пришлось заплатить пять долларов Луису Бейли, королю шестеренок, по части как смазывания, так и забивания песком).
Небоскреб был уничтожен полностью. Сожжен дотла. Разумеется, здание было застраховано, однако страховка покрывала только стоимость самого сооружения, а не упущенную выгоду. Без арендной платы от рекламного агентства подрядчик не сможет выплатить проценты за четвертый квартал по займам, сделанным в крупнейших международных банках. Маккенна и его компании уже начали подготовку документов к процедуре банкротства.
Врезка на первой полосе была озаглавлена «Роджер, добро пожаловать в клуб разорившихся».
Как это ни странно, на всех фотографиях подрядчика был виден невозмутимый бизнесмен, совершенно равнодушно отнесшийся к потере нескольких миллиардов долларов. На одном снимке жизнерадостный Маккенна заходил в контору своих адвокатов в сопровождении привлекательной молодой женщины, названной его личным помощником. Подрядчик смотрел на свою спутницу; та смотрела в объектив фотоаппарата.
В больничной палате вдруг на мгновение потемнело, стены пустились в хоровод. Пеллэм поспешно сунул в рот спасительную таблетку димедрола и запил ее вином.
Взглянув на Этти, он увидел, что ее лицо стало строгим. Однако это никак не было связано с тем, что Пеллэм смешал спиртное с лекарством.
Этти сказала:
— Джон, ты сделал для меня так много. Ты в прямом смысле рисковал жизнью. Тебе следовало все бросить и уехать домой. Ты ничего мне не должен.
Говорить или нет? Над этим вопросом Пеллэм ломал голову все последние несколько месяцев. Добрый десяток раз он уже бывал на грани того, чтобы во всем признаться.
И вот сейчас Пеллэм, наконец, сказал:
— Нет, должен, Этти.
— Джон, ты выглядишь как-то странно. О чем ты говоришь?
— Я перед вами в огромном долгу.
— Да нет же, ты мне ничего не должен.
— Ну, если точно, это не мой долг. Это долг моего отца.
— Твоего отца? Да я даже не была с ним знакома.
— Вы были с ним знакомы. Вы были за ним замужем.
Помолчав, Этти прошептала:
— Билли Дойл?
— Он мой родной отец, — подтвердил Пеллэм.
Этти застыла совершенно неподвижно. Впервые за все те месяцы, что Пеллэм ее знал, он не мог найти у нее на лице ни тени какого-либо чувства.
— Но… как это могло случиться? — наконец спросила Этти.
Пеллэм повторил ей то, что уже говорил Рамиресу: про признание своей матери, про то, что ее муж постоянно бывал в разъездах, про любовника, предполагаемого отца Пеллэма.
Этти кивнула.
— Билли рассказывал мне о том, что у него когда-то была подружка на севере штата. Должно быть, это и есть твоя мать… О боже, боже… — Она вернулась в прошлое, копаясь в богатых воспоминаниях. — Билли говорил, что любил ее, но она не хотела бросать мужа. Поэтому он сам бросил ее и перебрался сюда, в Адскую кухню.
— Мать сказала, что получила от него одно письмо, — сказал Пеллэм. — Обратного адреса не было, но штемпель был поставлен в почтовом отделении на Восьмой авеню. Вот зачем я приехал в Нью-Йорк — чтобы разыскать отца. Или, по крайней мере, что-нибудь узнать о нем. Я даже не мог сказать, хочу ли с ним встречаться. Покопавшись в архивах, я обнаружил прошение о брачной лицензии.
— Со мной?
— С вами. И ваш брачный сертификат. В нем был указан ваш старый адрес, в доме на Тридцать шестой улице.
— Ну да, тот самый дом, в котором мы с Билли жили после свадьбы. Его снесли несколько лет
