Некоторое время они пили молча. Райму было хорошо. Большинство посетителей обращались с ним как с неполноценным. Но на лице у Ли читалось полное безразличие к его состоянию. Словно оно было — как бы сказать? — естественным.
— Вы упоминали о своем отце. Когда вы ему звонили, разговор вроде бы не сложился. Расскажите о нем, — попросил Райм.
— Ох, мой отец. Я не жить, как он хочет.
— Почему?
— Ох, много причин. Скажу вам нашу историю по-короткий.
— Вкратце, — поправил его Райм.
— Мой отец бороться вместе с Мао в гражданскую войну, чтобы выгнать гоминьдан на Тайвань. Октября сорок девятого он стоять с Председателем Мао на трибуна, где Ворота небесного спокойствия в Пекине. То есть у моего отца есть гуаньси. Связи на самый верх. Он стать большой человек в коммунистической партии в Фуцзяни. Хотеть, чтобы и я стал. Но я видеть, что коммунисты делать в шестьдесят шестом — Великая пролетарская культурная революция. Разрушать все, калечить людей, убивать людей. Правительство и партия не делать правильные вещи.
— В их делах не было естественного лада.
— Точно, лоабан, — рассмеялся Ли. — Мой отец хотеть, чтобы я вступить в партию. Но мне не интересный партия. Мне нравится работа в полиции. Мне нравится поймать преступников. — Он помрачнел. — Еще одна плохая вещь — у меня нет сына, нет детей, когда я был женатый. Некому продолжать род.
— Вы развелись?
— Моя жена, она умирать. Лихорадка, плохая вещь. Были женатые несколько лет, детей нет. Отец говорить, моя вина. — Ли встал и подошел к окну. — Что я ни делать, ему всегда не так хорошо. Я хороший студент. В армии получать награды. Жениться на хорошая почтительная девушка, устроиться на работу в Службу безопасности, стать детектив. Навещать его каждую неделю, давать деньги, ухаживать за могилой матери. Но всегда, что бы я ни делать, не так хорошо. — Ли выглянул из окна. — Может, я остаться здесь. Я хорошо говорю по-английски. Я стать полицейским здесь. — Сонни Ли рассмеялся и произнес то, о чем они оба подумали: — Нет-нет. Слишком поздно для этого. Нет, мы поймать Духа, я ехать домой и продолжать быть хороший детектив. Гуань-ди и я распутать большое преступление, и может, мой отец думать, что я не такой плохой сын. — Он повернулся к Райму: — Вы и я, лоабан, играть в игру.
— Я не могу играть в большинство игр. Не могу держать карты.
— Карты? — фыркнул Сонни. — Хороши только, чтоб заработать деньги. Лучшие игры, когда держишь секреты в голове, я что говорю. Вы слышать о вэйчи? Еще она называется го.
Райм посмотрел на доску, которую достал из пакета Ли. Она была расчерчена вертикальными и горизонтальными линиями. Ли достал два мешочка — в одном было множество белых камешков, а в другом — черных. Райм заставил себя вслушаться в объяснение правил вэйчи.
— Вроде бы несложно, — заметил он.
Игроки по очереди ставят свои камешки на доску, пытаясь окружить камешки противника и вывести их из игры.
— Вэйчи как все великие игры. Правила простые, а выиграть трудно, — сказал Ли, разложив камешки на две кучки. — Вы никогда не играть, поэтому я давать вам три камешка больше. Кажется, немного, но в вэйчи это много-много.
— Нет. Я не хочу форы.
— Давать вам больше, потому что вы не играть раньше. Так принято.
Райм твердо сказал:
— Нет. Вы ходите первым. Начинайте.
Ли опустил глаза и уперся взглядом в лежавшую между ними доску.
IV
ОТСЕЧЬ ДЕМОНУ ХВОСТ
Игpa в вэйчи тем интереснее, чем равноценнее игроки.
Игра в вэйчи
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Утром того дня, когда ему предстояло погибнуть, Сэм Чан проснулся и увидел, что отец на заднем дворе выполняет упражнения гимнастики тайчи. Несколько минут он смотрел на отца и вдруг вспомнил: через три недели Чану Цзечи исполняется семьдесят лет. Бренного тела Сэма Чана не будет на дне рождения, но его дух, быть может, посетит праздник.
Сэм посмотрел на жену и лежащую рядом с ней девочку. Та спала, обнимая белого тряпичного котика, которого сшила для нее Мэймэй. Некоторое время он глядел на них, затем пошел принять душ. Из кухни послышалось металлическое позвякивание — отец готовил чай. Чан Цзечи принес в гостиную железный чайник и чашки. Мужчины сели, и отец разлил чай.
Накануне вечером они с отцом нашли на карте дом Духа, который, к их удивлению, был не в Чайнатауне, а недалеко от Гудзона.
— Когда придешь в квартиру Духа, разве его телохранители тебя не обыщут? — спросил отец Чана.
— Спрячу пистолет в носке. Тщательно обыскивать не станут — им и в голову не придет, что я вооружен. Я вернусь, — твердо сказал Чан. — Вернусь, чтобы заботиться о вас.
— Ты хороший сын. Лучшего я бы и не желал.
— Я не окружил вас должной заботой.
— Ты все делал как надо. Я правильно дал тебе имя.
Имя Чана — Цзиньэжцзы — означало «предупредительный сын».
Они подняли чашки, и Чан осушил свою. В гостиную вошла Мэймэй.
— Разбуди Уильяма, — попросил ее Чан. — Я хочу ему кое-что сказать.
Но отец остановил ее взмахом руки.
— Нет. Он захочет пойти с тобой.
— Я не могу уйти вот так, не поговорив с ним. Это важно.
— Какова единственная причина, по которой мужчина поступил бы так, как собираешься поступить ты?
— Благо детей.
Отец улыбнулся:
— Да, сын, да. Всегда помни об этом. Ты поступаешь так ради детей. Я не хочу, чтобы ты будил Уильяма.
Чан наклонил голову:
— Как скажете.
Он взглянул на часы — была половина восьмого утра.
— Мне скоро уходить, но хочу, чтобы ты посидела рядышком, — попросил он Мэймэй.
