— У меня здесь человек, который снял квартиру для кое-кого из спасшихся с «Дракона» — для Чанов.
— Скажите ему, пусть докажет.
Руководитель передал Таню требование Духа, и тот ответил:
— Западное имя Чана — Сэм. Он привез своего пожилого отца и двоих сыновей. Да, вот еще — жену его зовут Мэймэй. С ними также младенец.
— Откуда он их знает?
— Его брат в Китае — друг Чана.
Дух прикинул и сказал:
— Передайте ему, что я плачу сто тысяч.
Руководитель спросил Таня, устраивает ли его сумма. Тань сразу же согласился.
— Пришлите его ко мне завтра к половине девятого утра. Знаете куда. — Дух отсоединился.
Сэм Чан вышел из кабинета руководителя Ассоциации рабочих восточного Бродвея. Он часто дышал, руки у него тряслись, но про себя он смеялся. Что за дикая мысль — он только что торговался из-за цены на жизнь собственной семьи.
Чан размышлял о том, что, вероятно, погибнет. При этой мысли перед его внутренним взором сразу возник Уильям, его первенец. Ох, Уильям, подумал Чан, да, я не уделял тебе внимания. Но лишь бы ты понял, что я так поступал в надежде сделать жизнь на родине лучше для тебя и твоих детей.
Любовь, сын, проявляется не в показных подарках-безделушках, не в том, что тебя обеспечили вкусной пищей и отдельной комнатой. Любовь проявляется в дисциплине, в способности быть примером и в готовности пожертвовать всем — даже жизнью.
Амелия Закс ехала в центр, почти не превышая скорости. Она вспомнила разговор с врачом, состоявшийся три недели назад.
Мир перевернулся, полностью изменились все ее планы на будущее. Что она могла предпринять?
Что ж, решила Закс, подъезжая к парковке, есть одно средство...
Это безумие, подумала она, но затем импульсивно выскочила из «камаро», вошла в подъезд многоквартирного дома, поднялась по лестнице и постучала в дверь.
Джон Сун открыл, и она ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ и кивком пригласил ее войти.
Сонни Ли вошел в спальню Линкольна Райма, держа в руках пакет с покупками.
— Когда я с Хунце в Чайнатауне, кое-что купить, лоабан. Есть подарок для вас.
— Подарок? — переспросил Райм, лежа в инвалидной кровати новейшей модели.
— Посмотри, что у меня есть.
Сонни показал нефритовую фигурку разъяренного мужчины с натянутым луком. Он поставил ее на столик у северной стены, потом достал из пакета благовонные палочки.
— Вы же не собираетесь зажигать их здесь.
— Должен, лоабан. Вас это не убивать.
Сонни вставил палочку в подставку и поджег. Затем налил в пластиковый стаканчик жидкости из светло-зеленой бутылки.
— Что вы делаете? Совершаете какой-то обряд?
— Это Гуань-ди — бог войны. Мы приносить ему жертву. Он любит сладкие вина, и я такое для него покупать, — объяснил Ли.
Он склонился к фигурке и прошептал несколько слов по-китайски. Затем извлек из пакета другую бутылку и сел в плетеное кресло у кровати Райма. Наполнив стаканчик для себя и один из бокалов хозяина — для него, он вставил в бокал Райма соломинку.
— А это что? — поинтересовался Райм.
— Хорошая вещь, лоабан. Как виски. Сейчас мы приносить жертву за нас.
Нет, это совсем не походило на виски. Вкус у чертовски крепкого напитка был довольно противный.
Ли кивнул в сторону импровизированного алтаря:
— Я находить Гуань-ди в магазине на Чайнатаун. Но я купить его не из-за войны. Он бог детективов тоже, я что говорю.
— Выдумываете.
— Шучу? Нет, я что говорю, это правда. Всякий отделение Службы безопасности, где я был, имеет Гуань-ди. Дело не идет хорошо, полицейские жечь благовония, как мы сейчас. А операция, о котором вы говоришь, он сделать вам лучше?
— Если и сделает, то ненамного. Быть может, я смогу слегка двигаться.
— Эй, лоабан, а эта операция опасный?
— Да, опасная.
— Звучать для меня, как и луань тоу ши. Переводить — «кидать яйца в скала». Значит — делать что-то обреченное на провал, я что говорю. Так зачем вы делаешь эту операцию?
Райму это казалось очевидным: чтобы стать чуть-чуть независимее, чтобы суметь почесать затылок, чтобы быть ближе к Амелии Закс и стать хорошим отцом ребенку, которого она так сильно хотела.
Он ответил:
— Я просто должен ее сделать, Сонни.
Ли отрицательно помотал головой:
— Нет-нет. Прими свое состояние. Судьба делать вас такой, лоабан. Может, вы стал лучший детектив после этого. Теперь в ваша жизнь лад.
Райм невольно рассмеялся:
— Я не могу ходить. Не могу собирать улики. Как, черт возьми, это может быть лучше?
— Может, ваш мозг, он лучше работать теперь, я что говорю. Может, у вас сильнее воля. Может, ваш цзичжун — внимание — лучше.
— Я хочу снова ходить, — упрямо прошептал Райм, не понимая, почему он открывает душу перед этим странным человечком. — Я не так уж и много прошу.
— Но может, это слишком много просить, — предположил Ли. — Слушай, лоабан, смотри на меня. Я мог бы хотеть быть высокий и лицо как Чжоу Юньфан, чтобы за мной бегать все девчонки. Мог хотеть быть банкир из Гонконга. Но это не мой суть. Мой суть — быть хороший коп. Может, вы снова начать ходить — и терять больше важное.
Ли снова наполнил стакан.
— Слушай, лоабан, в Китае у нас два большие философа — Конфуций и Лао-цзы. Конфуций думать, что лучшее для людей подчиняться начальникам, выполнять приказы и быть смиренным. Но Лао-цзы говорить, что лучше для каждого идти свой путь. Находить естественный лад. В «Дао» Лао-цзы говорить: «Живи в центре своего бытия. Делать — это быть».
Оба недолго помолчали. Наконец разговор возобновился, и Ли подробно рассказал о жизни в Китае.
— Какие преступления самые частые в Люгуани?
— Очень много взятки, рэкет. И другие преступления тоже много. Похищение женщин — большая проблема в Китае. На сто женщины у нас сто двадцать мужчины. Люди не хотеть дочек, я что говорю. Но тогда откуда браться невесты? Вот много похитителей брать девушек и женщин и продавать в невесты. Я находить шесть в прошлом году. В нашем отделении рекорд. Приятное чувство поймать похитителя, арестовать его.
