Вредная профессия (сборник)

Поскакали, тут сумерки, потом стемнело, ни черта не видать, мы дважды с дороги сбились и отстали от Енота сильно. На том ранчо решили заночевать. И среди ночи услышали: где-то далеко за холмами бу-бух! Будто скалу динамитом рванули. Один из наших, который на каменоломне срок отбывал, даже крикнул спросонья – огонь в дыре![3] Выскочили из дома, кто с револьвером, кто без штанов, и на горизонте разглядели странное такое синеватое зарево. Удивились все очень. А наутро, едва позавтракали, видим – скачет Енот. И поперек седла лежит у него тело, в плащ замотанное.

Баба, говорит Рик.

Баба, говорит Дядя. Да не та.

Погоди, говорит Рик. Не может быть.

Погожу, говорит Дядя. Я еще много выпить в состоянии. Мне сегодня надо, чтобы до слез пробрало. Ностальгия у меня.

Рик поднимается и идет к стойке. Бармен кивает ему – не извольте беспокоиться, сударь. Значит, Рик вполне кредитоспособен. А вот Дяде здесь не полагается ни стопочки даже за наличные.

Этот салун принадлежит Дяде на восемьдесят процентов. Поэтому Дядя запретил себя обслуживать. Только если угостят. Боится пропить бизнес.

Интересный тут народ. Есть в нем какая-то первозданная чистота помыслов.

Если бы только не эта агрессия, которой они буквально дышат…

Мне не страшно.

Мне не страшно.

И хватит думать об этом.

Неужели она, качает головой Рик, неужели она? Конечно она, кто же еще… Послушай, зачем ты это рассказываешь, думаешь, я поверю? Хотя да, да, как же иначе. Она.

Мы поверили, говорит Дядя. Все происходило у нас на глазах. Мы не знаем, откуда она взялась, но то, что было дальше… Этого у нас не отнимешь. Мы не выдумщики или там газетчики какие, мы свидетели. И Енот тоже ничего не выдумывал. Просто рассказал, что видел. Он скакал по следам индейцев, а когда стемнело, рискнул спешиться и осторожно продвигаться в том направлении, которое показалось ему верным. И тут за холмами рвануло. Он пошел туда. Лошадь упиралась, Енот привязал ее. Ползком забрался на холм и увидел лощину, залитую голубым светом. По лощине валялись какие-то обломки, и на траве лежала мертвая голая баба. Енот еще подумал, что индейцы ее использовали и бросили. Он спустился вниз, пригляделся и понял, что это совсем не та баба. И вроде никто ее не пользовал, а она как бы в глубоком обмороке. И индейцев никаких поблизости. Свет угасал, тогда Енот замотал бабу в плащ и понес оттуда. Она небольшая была, ему под стать. И красивая, очень красивая, очень. Она и сейчас красивая.

Молодая, говорит Рик.

Все еще молодая, кивает Дядя. Не такая, как тридцать лет назад, но… Будто она за это время прожила от силы лет десять. Кстати, Енот тоже мог бы выглядеть постарше.

Я думаю об этом столько, сколько знаю ее, говорит Рик. Я вчера здоровался с ней на улице и думал об этом. В нее нельзя не влюбиться, правда, Дядя? Но она какая-то… Не такая, как мы.

Разумеется, говорит Дядя. Странно было бы предположить, будто женщина, зародившаяся из голубого огня в степи, окажется во всем подобна нам. Тем не менее физически она вполне человек, что засвидетельствовал доктор, который ее осматривал. Я бы немного больше сказал, но это уже выходит за рамки допустимого в приличном обществе.

Голубой огонь и обломки, бормочет Рик, голубой огонь и обломки. А что за обломки?

Железки, говорит Дядя. Непонятные бесполезные железки. Мы побоялись брать их в руки, очень уж это дело отдавало бесовщиной. Но я видел обломки своими глазами. Трое наших, и я в том числе, специально ездили проверить слова Енота. Чтобы потом никто не посмел обвинить его во лжи. Обломки, наверное, и по сей день там, только в землю вросли, не забудь лопату. Могу показать на карте место.

Какой смысл, хмыкает Рик. Но что же это было?

Никто не знает, говорит Дядя. Может, знает она сама. И если знает, наверное, сообщила Еноту. А может, и нет. Для нас главным было то, что она человек. Доктор пошептался со священником, тот пришел, глянул на нее одним глазом… И сказал: красота ее, конечно, вызывает понятные опасения. Но то, что дщерь сия ведет себя как новорожденное дитя, прямо указывает на чудо. А чудо – оно и есть чудо. Шапки прочь, всем смирно, помолимся. Сказал, как отрезал. Он ее и окрестил потом. Он такой был священник… Правильный. Бывший капеллан. Оружие терпеть не мог. Говорил, как увижу своего прихожанина с ружьем, так и подмывает схватить ружье за ствол да прихожанина – по башке прикладом!

Постой, а другую-то бабу нашли вы, спрашивает Рик.

Джонни Конь неожиданно фыркает.

Сама вернулась к осени, ухмыляется Дядя. Злая, как сто чертей. Мы ее искали, честно. Но индейцы, они тоже слышали взрыв и видели голубой свет. Перепугались, снялись с обжитого места и удрали к самой границе. С той поры их тут не водится.

И что же, говорит Рик, вот так все с таинственной женщиной устроилось само собой? Приняли как родную, выдали за Енота – и спокойно зажили?..

А как бы ты хотел, удивляется Дядя. Здесь тебе не Вашингтон. И даже не Линкольн. Съезди на север, там тебе расскажут про Бродячего Духа. На западе – про Человека-Жука. Нечисти вокруг до черта. Говорящие койоты, рогатые змеи… И поди разберись, правда это нечисть или чья-то белая горячка вышла погулять.

Я разбирался. И на севере, и на западе. Я побывал везде и вот добрался сюда. Удивительно, как просто они утаили свое местное чудо. Взяли и ассимилировали его.

Но зато сохранили.

А могли… Страшно подумать, что могли сделать с беспомощной девушкой эти существа, порой стрелявшие друг в друга, если не попадалось более достойной мишени. Дядя о таком не расскажет, не вспомнит, он постарался забыть, хорошо постарался.

Он ведь тоже был когда-то «молодым идиотом». И он, и этот сказочно благородный Енот. И милейший Огест Вильям Чарлтон, мирно дремлющий в навозе у крыльца. Ой, неспроста забавный алкоголик Плюх так ненавидел страшных братьев Клэнтонов…

Убийцы. Грабители. Насильники.

Я отвлекся. Это простительно – мне все уже ясно.

А Дядя говорит.

Енот сказал: я ее нашел, она будет моя. Мы согласились. А дальше… Понимаешь, говорит Дядя, я не могу утверждать, что она сломала Еноту жизнь, боже упаси. Но все у него пошло наперекосяк. Когда бедняжка очнулась – примерно через сутки после того, как ее нашли, – она была не просто слаба, будто новорожденная. Он и вела себя как младенец. Не умела говорить, не умела ничего делать, на ноги ее ставили доктор и Енот вместе. А она только глядела во все стороны огромными своими глазищами и иногда тихо плакала. Даже жевать пришлось ее учить, я уж молчу об остальном. И тогда Енот стал ее нянькой. Он уволился с ранчо, перебрался в город, снял домишко на отшибе и забрал девушку к себе. Ну, если честно, Еноту много помогали. Потому что она почти всем понравилась с первого взгляда. А кому не понравилась, того попросили не распространяться об этом. Знаешь, я так подумал, реши священник объявить ее отродьем дьявола, у него возникли бы проблемы. Но это я подумал много позже и в чисто философском плане. А тогда все поняли, что нам на голову свалился ангел. И уж если кому-то должно было достаться такое счастье, то, конечно, Еноту, невезучему в любви. Сама мамаша Шварцкопф натаскивала девушку готовить и шить. Доктор преподавал ей гигиену и всякие другие полезные вещи. Священник вел с девушкой беседы о божественном. И фактически научил ее говорить. Хотя рот она открывает редко. Что выгодно отличает ее от большинства местных дам. Но ее и так понимаешь, просто по взгляду. С Енотом она, кажется, не разговаривает вообще. Им это ни к чему. Заметь, она с самого начала знала, кто ее спас, и глядела на Енота как на божество. А может, он ей тоже с первого взгляда понравился. Когда ей было плохо, когда она плакала, едва приходил Енот, она кидалась к нему в объятья и успокаивалась.

И наконец, их обвенчали, заканчивает историю Рик. Года через два, да, после того, как она тут появилась.