потерял себя. Об одном жалею: не попробовал, каково оно – в ванне лежать и из горла пить.
Ну, так вот. Дожди перешли в гнусно-моросящую фазу; спасательная экспедиция, пыхтя и тарахтя, скрылась в направлении города; утопающее село, прихлебывая самогонку, расселось перед телевизорами; Ник, ввиду отсутствия телевизора, налег на суровый коктейль из самогона с Добрыниным и Курочкиным; я на почте углубился в бета-тестинг седьмых «Героев». День проходит, другой, и вдруг у меня лампочка под потолком – бздынь! – гаснет. И главный компьютер включает себе питание от бэкапа. И в телефоне ватная тишина.
Я за дверь. На улице дождик противный еле капает и мат зверский стоит. Ник еще стоит. С трудом. За забор держится и, снисходительно кивая, наблюдает, как народ от дома к дому мечется.
– Доигрались, – Ник говорит. – Доцеловались с юсерами.
– Ты чего? – я ему. – Столбы небось подмыло, и все дела. Тоже юсеры виноваты?
– Газеты читать надо, племяш, – отвечает. – Только не как вы это обычно делаете, через пятую точку, а головой, аналитически. Все к тому и шло. Вот завтра – услышишь – «Геркулесы» за облаками полетят. Стадами. Табунами. Про…ли Россию дерьмократы. Ну да ладно. Видать, судьба. В партизаны-то со мной уйдешь, Леха?
– Сам, – говорю, – уйди. Баиньки уйди. Параноик!
Ник по привычке в сторону глянул – я, умный, назад отшатнулся, тут он и засветил кулачищем в то место, где секунду назад был мой лоб. А поскольку для замаха славному русскому воину пришлось отпустить забор, то уже в процессе удара Ник начал падать. Я сразу ушел, не стал глядеть, как он в лужу опрокинется, только плюх за спиной и услышал.
Дядя, чтоб его. Родственник. Помереть со стыда.
А назавтра, прямо с раннего утра, загудела по всему небу тяжелая авиация.
Я просыпаюсь, в залу выхожу, а там за столом папаня глазом в прицел уперся. Из ствола прибор для «холодной пристрелки» оптики торчит. И не знал, что есть у него. Всегда он прицел нормально пристреливает. А теперь – патроны экономит?
– Ты зачем это? – спрашиваю. А сам уже догадываюсь зачем.
– Да так, – говорит, – просто.
Ну, думаю, не завидую я юсерам. Ой, зальется слезами чья-то мама.
Пока что, правда, только наша мама на кухне плачет. Сдержанно и с достоинством. Одной рукой плачет, а другой завтрак стряпает.
И до того естественно, прямо нормально мне все это подумалось – аж оторопь взяла. Как будто я с раннего детства готовился к тому, что у России есть враги и рано или поздно тот из них, кто посильнее, возьмется нас завоевать.
Понятно кто.
Вышел на кухню, маму приобнял. Она стряпню бросила, хвать меня и так сжала, кости хрустнули.
– Мам, – успокаиваю, – не напрягайся. Это какая-то глупость. Дурацкое стечение обстоятельств. Сегодня наши пройдут по линии, упавший столб найдут, провода срастят, и мы все узнаем. Эти самолеты, которые гудят, наверняка учения или что-то вроде.
Сам говорю, а не верю.
– Господи, – мама шепчет, – как же хорошо, Лешенька, что ты такой взрослый. Они ведь дети малые, что отец твой, что Никанор. Да и все остальные…
И я понимаю: она тоже не верит. Для нее самое важное – чтобы я вел себя как большой рассудительный мужчина и без лишнего повода не лез на рожон.
А я и не собираюсь. И папаня, кстати, не собирается. Он за пушку схватился, потому что струхнул. Ему так спокойнее. Мужик со снайперкой – пусть и не боевой, а промысловой – уже полтора мужика.
– Ладно, мам, я выскочу на пару минут, узнаю, как и что.
По относительно сухой обочине бредет председатель.
– Когда поедем? – спрашиваю.
– Куда?
– Ну… Обрыв искать.
– На чем?!
Глаза у председателя белые, то ли от налитости, то ли по причине глубокого осатанения. Тут я вспоминаю: оба наших исправных гусеничника еще третьего дня ушли в город и бесследно в том направлении сгинули вместе с отважным экипажем. Так… Что мы сегодня имеем на ходу? Насколько мне известно, один-единственный трехосный «Урал». Правда, у него под капотом дизель от комбайна. Но «Урал» замучаешься переставлять на «сельхозрезину» – есть такие громадные широченные колеса. Они ему лезут еле-еле. А на штатных баллонах он по нынешней распутице далеко не уйдет, сядет.
Все-таки и правда хорошая вещь интернет – мелькает в голове. И как здорово, что он теперь повсюду. Ибо в противном случае покинул бы я Родину навеки. Не нравятся мне наши дороги. К дуракам притерпелся, а вот к дорогам… Как поглядишь на весенне-летне-осеннюю распутицу, и сразу неудержимо рвет в город.
– Значит, нужно идти пешком. Вы дайте команду электрикам. И я с ними.
– Леша, – говорит председатель, крепко хватая меня за грудки и слегка встряхивая, – дорогой ты мой почтмейстер! Очнись! Сейчас, когда вся Красная Сыть в едином порыве… О чем это я? Да! Ты что, вообще дурак?! Всё село готовится к войне с Соединенными Штатами. Все сидят в стельку трезвые и чистят оружие. Формально, как гендиректор акционерного общества «Красная Сыть», я могу им что-то приказать. Но чисто по-человечески – а, Леша? Не время сейчас приказывать. Пусть остынут слегка. Глядишь, и сами одумаются.
И ведь не скажешь ничего. Прав на сто процентов. Что называется – мудрый политический деятель.
Возвращаюсь домой и на пару с отцом разъедаю громадную вкуснющую яичницу с помидорами. Впервые в жизни замечаю, как мало по сравнению с нами, мужиками, ест мама. Что-то со мной происходит. Кажется, все чувства обострены до предела.
Может, и вправду война?
– Ладно, – вздыхаю, – пойду на службу. Не поработаю, хоть покараулю. Слышь, папаня, а ты меня лучину щепать научишь?
– Ага… И лыко драть. Зачем тебе лучина? Свечей целый ящик. И керосину две канистры. Эй, мамуля, помнишь, как мы с тобой при лампе-трехлинейке… А?
Мама улыбается.
– Чего, – спрашиваю, – тоже обрыв случился?
– Не-а. Молодые были, романтики захотелось. Самую малость сеновал не зажгли. Брыкалась очень, понимаешь.
– Тьфу на тебя! – мама почти смеется, и мне становится легче. Когда она плакала, я сам едва не разрыдался.
– Нигде больше, – говорит отец удивительно серьезно. – Я ведь объехал всю страну, ты в курсе. Но я вернулся. Нигде больше сено так охренительно не пахнет. И вообще ничего так не пахнет, как у нас. Знаешь, сына, я бы хотел, чтоб ты тоже поездил по миру. Чтобы вернуться. Эх, теперь уж не судьба…
– Только вот этого не надо. Без паники. Все скоро выяснится. Если председатель людей не найдет, я один по линии пойду обрыв искать. Сегодня же. И чем раньше, тем лучше.
– Как же ты, Леша… – мама прямо на глазах в лице меняется. – А если…
– Да не ударит меня током, не бойся.
– Каким током?! Да ведь… Ты что, не понимаешь? Не пущу!
– Спокойно, – отец в стол глядит, а сам чего-то соображает. – Только спокойно. Почему бы ему и не сходить, а? Связь восстанавливать надо по-любому. И если город на этот счет не чешется, значит, Лешкина очередь чесаться. Разрешаю. Я сказал. Пожевать ему собери. А ты, – это мне уже, – сделай вот как. Просто для страховки, на всякий случай, хорошо? Значит, во-первых, оденься по-человечески, чтоб за версту было видно: гражданское лицо. Во-вторых, паспорт возьми и удостоверение заведующего отделением связи. А вот ружье… не бери. Понял?
