полосочку и со звездочками.
– Зачем я тебе в разведке, Ник?
Легко так спросилось.
– Если языка возьмем – переведешь.
Совсем просто он ответил. Как так и надо. Мне почему-то на ум песенная фраза пришла – «партизанский молдаванский собираем мы отряд». А еще: «…и ходят оккупанты в мой зоомагазин».
– На самом деле все не так страшно, – Ник говорит. – Нам ведь нужно просто разобраться, что происходит, верно? Сам представь, какой может выйти конфуз, если у них и вправду шаттл в лес упал – а мы тут уже томагавки выкапываем и танцы военные пляшем. Не надо бардака. Сходим, приблизимся осторожно, поглядим… Короче, Леха, я тебя за околицей ждать буду. Двинем сначала вдоль дороги, будто и вправду обрыв ищем, я инструмент монтерский возьму для правдоподобия. Удостоверение не забудь. Чуть что, кричи – постмэн! – и стой как вкопанный. А дальше моя забота.
– А если председатель все-таки электриков на линию выгонит?
– Хотелось бы. Они ребята не промах, один спецназовец, другой погранец. Вот увидишь, я их мигом сагитирую.
Электриков председатель на линию не выгнал. Это они его выгнали. Они с утра в мастерских железом гремели, чего-то там мудрили с кузнецом за компанию, и начальство попросили: на фиг пошел и что видел, забудь. А он и вправду ничего такого не видел. Труба, сказал, с ручкой. Мне-то, сказал, по фигу подробности и так чую: инструмент подсудный – сто пудов, а если стрельнет, так наверняка расстрельный. Но поскольку вся Красная Сыть в едином порыве… Я дальше слушать его демагогию не стал – успеют еще уши завянуть, когда он при новом порядке старостой устроится. Пошел в дорогу собираться. Иду, как говорят юсеры, «с опущенным хвостом», но в кусты не сворачиваю. Будто на подвиг топаю. Вроде и не хочется, а надо.
Потому что нет другого выхода, правда ведь? Надо же, блин, разобраться. А я в селе единственный, кто худо-бедно понимает юсерский инглиш. Некому больше с Ником пойти. Блин.
По дороге пацаненка соседского из лужи вытащил, где он в морское сражение играл.
– Военную тайну хранить умеешь? – спрашиваю. – Значит, иди под мое окно, я тебе оттуда ружье спущу, и ты его тихонечко огородами – за околицу. Там дядя Никанор будет, ему отдашь. И чтобы никто не видел, ясно? И пока я не вернусь – молчок!
Пацаненок весь напыжился и вдруг честь мне отдал. На полном серьезе – руку к кепке. Я от изумления чуть сам в лужу не свалился, как давеча Ник.
Вернулся домой, собрал вещички. Маму заплаканную попытался убедить, что буду паинькой, – без толку. Отец зашел, обнял – ну, говорит, сына, с богом, и не подставляйся, ладно? А сам, ушлый, пока меня к сердцу прижимал, ногу чуток отставил и тапочкой под кроватью шаркнул как бы невзначай. Проверил. У всех нормальных людей ружье на гвозде висит, а у меня в чехле на полу валяется. Слушай, говорю, компас одолжи. Папаня – к себе, а я под кровать – нырь, «Сайгу» хвать – и за окошко ее. Хитрый, когда надо. Весь в отца.
У нас в лес глубже километра народ без пушки не ходит. Даже по ягоды-грибы. Исторически так сложилось. Мы бы и рады не таскать на себе лишнего железа, да фауна мешает. И чего бы умного папаня ни советовал, а я беру ствол. Медведь не юсер, к почтальонам без пиетета.
Выхожу за околицу, головой верчу, Никанора не видать. Замаскировался, коммандос несчастный. Для разминки, наверное. Я туда-сюда, вдруг с того места, где только что прошел, из чахленьких, насквозь просматриваемых кустиков в спину голос:
– Ты чего так вырядился, племяш?
Джинсы на мне и телогрейка.
– Военная хитрость, – говорю. – Пушку мою принесли тебе?
Достал из рюкзака камуфляж, переоделся, карабин снарядил. Готов сложить башку непутевую за Отчизну.
Ну и пошли мы. Сначала в самом деле вдоль дороги, я по краешку, Ник поглубже лесом. Ничего так шагается, бодренько – с учетом погодных условий, разумеется. Километре на пятом, под столбом с единственной сохранившейся табличкой «НЕ В…ЗАЙ У…ЁТ» перекурили чуток, портянками в воздухе помахали и дальше рванули. Чувствую, втянулся. Таким ходом – в Больших Пырках засветло будем. Как и задумано.
Иду, на столбы поглядываю. Ох, криво стоят, вполне могли где-то сами повалиться, без помощи вероятного противника. Ладно, нам уже не до столбов, через пару километров в самую чащобу сворачивать.
Вышли на Пырки в сумерках. Вроде бы и колея туда – не дорогой же ее называть – вполне проходимая оказалась, да мы подустали слегка. Первое, что увидели на краю деревни, – милицейского «козла». Переглянулись недоуменно. Как он сюда попал – вертолетом, что ли?
В Больших Пырках, ясное дело, тоже электричества нет. Кое-где окна тускло светятся, керосинки там жгут. Подходим к самому здоровому дому, и тут, будто нас встречать специально, дед Ероха – на крыльцо.
– Ага, – Ник говорит. – Явился, мать твою, не запылился. То-то давеча снилось, будто стоит у моего смертного одра Никанор и горько рыдает. Переживает, сволочь, что не успел единоутробного дядю живым застать. Года два собирался, гнида паразитская, в гости зайти, готовился, а не успел!
Дед Ероха у нас из старших последний остался. Про вещий сон врет, конечно. Просто характер едкий, как электролит. И рад дедуля увидеть племянника, да еще со внучатым племянником за компанию, зуб даю.
– И тебе, внучок, тем же концом по тому же месту стариковское наше спасибо за внимание.
– Слышь, дядя Ерофей, завязывай с нотациями, лады? – Ник заявляет. – Потом как-нибудь выскажешься о наболевшем. Не время сейчас, Родина в опасности.
– Ты, племянничек, не бзди! Я хоть и старый хрен, а от тебя, армагеддона ходячего, как-нибудь Родину обороню! Какую теперь катастрофу замыслил, сознавайся? И Леху-то зачем в свои авантюры втравливаешь?
Ник вздохнул только, рюкзак наземь опустил и на крыльцо присел.
– Чего тут менты делают? – спрашивает.
– Чего, чего… В бане пьяные лежат. Это участковые.
– Да я машину узнал. И давно они так?
– Давно – не то слово. Уже с неделю. В самые дожди к нам завернули на стакан-другой, а выбраться не могут, так дорогу развезло. Говорят, в Красную Сыть ехали. Какое-то транспортное происшествие оформлять. Чего ты там учудил-то снова?
– Да ничего, вот те крест. Значит, вы ментов несчастных целую неделю поите?
– Да как же не поить-то, Никанорушка! А ты бы хотел, чтоб они трезвые по селу лазали, высматривали, что тут у нас и почем? Нет уж. Пусть лучше они из Пырок цирроз печени увезут, чем хоть один протокол!
– Промышляете, выходит, по-старому, господа браконьеры…
– Жить-то надо.
– И то правда. Слу-ушай, а что ж вы лесом ментов не провели? На Красную Сыть «козел» вряд ли проедет, а к военным – легко. Куковали бы они на базе, всё самогонки расход меньше.
Я прямо-таки ушами захлопал. Ничего себе, новости! «Козел», значит, проедет… Ох, недаром слухи ходили, что у военных с Пырками какие-то свои коммерческие дела. Ну правильно, господа офицеры тоже люди, вкусно покушать любят. Да и самогон пыркинский ух какой. Опять-таки шубу жене построить из натурального меха… То-то местные такие зажиточные, частенько в городе деньгами сорят. А Красной Сыти со всего этого великолепия – одни побочные эффекты. Отвратительная красная сыпь в частности. С мучительным зудом. Поня-атненько.
Дед Ероха тем временем рядом с Ником присел, из кармана «Парламент» извлек, «Зиппой» клацнул звонко. Нас сигаретами угостил. И говорит:
– Да не родился еще такой человек… чтобы я ментам вот полстолько лишнего показал. У меня к НКВД счеты аж довоенные, за папаню моего… И потом, не хотят они на базу сами. Боятся. Потому и надираются с утра. Ко мне уже подкатывали насчет гражданских шмоток.
