– Не будем. Ну его. Верчич, ты не улыбайся так, когда другие бегают.
– Да уж я набегался за два года, тарщ ктан.
– Ушли с брони! Тарщ ктан, машина в походное положение переведена. Ну что, укладываемся в норматив?
– Хм… В общем, да. Вторая, стой!
– Това-арищ капита-ан…
– Машину в боевое…
– Ы-ы-ы… У-у-у…
– Развернуть!
И так до посинения.
За пять дней до зимних учений Минотавр вдруг говорит, что на миномет я не пойду. Не хрена мне там делать. А пойду я старшим радиотелефонистом на его, Минотавра, машину. Потому что кроме Тхя и меня в таком деликатном вопросе надеяться не на кого. Но Тхя сядет на свое штатное место, за дальномер. Короче – я с рацией умею обращаться?
– Товарищ майор, вы же знаете, я кроме автомата и пишущей машинки ни с чем не умею по- настоящему обращаться. Так, в самых общих чертах…
– М-да? А кто миномет покрасил?
– Одну гусеницу?
– Хм. Ну, найди кого-нибудь, пусть тебя научат.
Я нашел кого-нибудь, и меня научили.
Мы учиться-то любили. Минометом шевелить, конечно, утомительно, а все веселее, чем лопатой махать. При наличии доброй воли и толики мозгов азы любой армейской специальности осваиваются даже не быстро, а очень быстро. Но дальше надо бойца много и упорно тренировать. Дрессировать. Погружать в профессию. Иначе он будет не боец, а пушечное мясо для агрессивного блока НАТО. И вот с регулярной дрессировкой в ББМ были проблемы. Потому что мы постоянно заняты – то копаем, то закапываем, то строим, то ломаем. Да-да, и ломаем тоже. Когда я только пришел в часть, веселый дед сержант Верчич уничтожал пулеулавливатель. Я не мог понять, зачем эту кирпичную штуку, предназначенную для безопасного разряжания автоматов караула, разносят в пыль кувалдами. А Верчич мне говорит: «Ты заметил, что в ББМ караула нет? Он когда-то был, а потом молодые начали по всей армии отстреливать дедов – и начальство наше пересрало. Теперь полкан решил, надо сделать вид, что караула вообще не было. Чтобы не заставили его снова ввести. Мы еще и караулку сломаем, если прикажут. Это правильно, а то вдруг какой-нибудь мудак вроде тебя решит нас из автомата покрошить».
В одном Верчич ошибался. Доведенные до отчаяния молодые не «начали отстрел дедов». Просто информация об убийствах стала доступнее – и для офицерства в том числе. А то, знаете ли, есть такое мнение, что в СССР самолеты не падали, и не «размораживались» зимой целые города. И «демографической ямы» у нас не было, и страна не сидела на «нефтяной игле». Это все устроили алкаш Ельцин и жирный уродец Гайдар на деньги американских сионистов… Ой, простите, снесло меня куда-то боковым ветром.
Я сначала поражался таким откровенно детским решениям – «сделать вид, будто ничего не было». Еще меня шокировала распространенность приема «мы вас ничем не обеспечим, но вы сделайте что приказано». Но в Вооруженных Силах СССР все это прекрасно срабатывало! Теперь помножьте такой детский сад на разболтанность вертикальных и горизонтальных связей – и вы получите войско, которого вполне обоснованно боялась Европа.
Это войско само себя побаивалось. Знало, за что.
Вот, поехали мы на ночные стрельбы из личного оружия. Была у нас пара автоматов с рамкой для крепления ночного прицела. Стволы пристреляли, бойцов подучили обращаться с инфракрасной оптикой. А насчет собственно попадания в мишень сказали, что делать ничего не надо – только лови цель на фиговинку в визире, дальше автомат без тебя справится. Мы радостно залезли в грузовик, поехали на стрельбище и долго там валялись в траве, ожидая, пока стемнеет. Минотавр со стрельбищенской администрацией поддал, и все было замечательно.
Пока не выяснилось, что все ужасно. Потому что стрелять мы должны не с ночным прицелом, а с фосфорной насадкой на мушку. Которой, разумеется, нет, и даже никто не знает, как она выглядит. А оценку за эту стрельбу нам поставят либо сегодня, либо два балла.
И мы снова обрадовались, ведь еще не стемнело до такой степени, когда землю от неба не отличишь. Значит, можно задрать ствол, кое-как поймать мушку в прорезь на темно-синем фоне, зафиксировать автомат в таком положении, медленно его опустить в темноту… А мишень слегка подсвечивается. Короче, жми мягко, и оружие само куда надо попадет.
Все попали – и в третий раз обрадовались.
Ну просто какой-то праздник, который всегда с тобой.
А могли бы рвать тельняшки и орать: «Нас предали! Судью на мыло!»
Но, как следует из Устава, мы обязаны были «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». Нигде в Уставе не написано, что идиотизм и головотяпство к тяготам и лишениям не относятся. Скорее наоборот, это подразумевается. Ну, и мы их – стойко. С огоньком и юным задором.
По сравнению с ПППЛС нам многое казалось мёдом.
Специфика «кадрированной» войсковой части. Она живет в ожидании войны. И когда война приходит, часть снимается с места и скрывается в лесах. Там она разворачивает Передвижной Пункт Приема Личного Состава – и сидит, пока Личный Состав ее не настигнет. Теперь представьте, какое это сомнительное удовольствие: полтораста человек должны принять, обиходить, накормить, одеть, вооружить и слегка потренировать тысячу пятьсот! А если зимой?!
Обычно ББМ только имитировала боевое развертывание. То есть она срывалась (всегда совершенно внезапно, в полшестого утра) по тревоге. Выгоняла машины из боксов. Дожидалась офицеров. Потом загоняла технику обратно, завтракала, цепляла заранее нагруженные прицепы к грузовикам и катила в лес,
