Когда мы с Колькой шептались, Колбасин — наш староста — сказал:
— Что за разговоры на уроке?
— А ничего, — нашелся Колька, — я у Мишки резинку прошу.
В общем я передал Лельке на соседнюю парту записку. И они с Танькой сразу стали ее читать.
Вот тут-то и произошел самый трагический момент. Когда Колька получил через меня Лелькин ответ, наш чертежник Сергей Петрович, стоявший у доски, вдруг сказал мне:
— Пташкин, ты что Дудкину передал?
— Я — ничего… — сказал я и прошептал Кольке: — Когда древние греки попадались с тайными документами, они эти документы глотали.
Я сказал это в шутку, а Колька, видимо испугавшись Сергея Петровича, взял и вправду проглотил записку. Ой, вот смех!
Но смех смехом, а отсюда все и началось…
На этом я свой дневник обрываю, потому что пришла мама с работы и спросила, что я делаю. Я ответил: уроки.
В тот день, когда Колька проглотил записку, мы с ним на перемене подошли к Лелькиной парте.
— Ну что? — спросила Лелька. — Ты ответ прочитал?
— Нет, — ответил мой друг, — ты знаешь, я эту записку… проглотил…
А тут Танька ввернула:
— Это очень некрасиво — глотать чужие письма.
— Но ведь эта записка чуть не попала к Сергею Петровичу! — сказал Колька.
— Это Колькин благородный поступок, — добавил я.
Но тут как-то все нескладно получилось. Колька хотел пригласить Лелю вечером на каток, и вдруг входит в класс Колбасин и говорит:
— Лелька, пойдем в воскресенье на каток?
— Я… я… мне кажется… — растерялась Лелька и смотрит на Кольку.
— Но ведь ты свободна? — пристал Колбасин.
— Свободна.
— Вот и прекрасно! Я за тобой зайду. Кстати, там и поговорим о вечере. Вечер — дело серьезное, товарищ руководитель музыкального кружка. Итак, до воскресенья!
И Колбасин вышел из класса.
Мы с Колькой стояли очень разозленные. Да и самой Лельке, видно, было неудобно перед нами, и поэтому она первая заговорила ангельским голоском:
— А вы, Коля и Миша, будете в вечере участвовать? Ты бы, Коля, мог стихи прочитать, а Миша музыку сочинит или песенку.
Но Колька — очень гордый человек — сказал холодно:
— Нет!
Тут девчонки сразу стали юлить:
— Отчего? Почему?
А Колька ответил очень правильно:
— Потому, что кончается на «у»! — и хлопнул дверью.
Вот как бывает! Писали, писали друг другу и — поссорились!
Я знаю, почему все великие люди сочиняют по ночам. Потому что ночью тишина и можно думать, о чем хочешь. А вот интересно, спит ли сейчас Танька или нет?
Итак, сегодня у меня утром в комнате — звонок!
— Слушай, я придумал! — говорит Колька. — Надо, чтоб у нас был свой музыкальный кружок, без девчонок. Они сами по себе, а мы сами по себе.
— А может быть, лучше всем вместе? — предложил я.
Колька задумался, а потом сказал:
— Стой! Эврика! Правильно! Ты пойдешь к этой Лельке Сверчковой и будешь там играть хоть на барабане, хоть на арфе. И при этом старайся, пусть тебя хвалят!
— Есть, — говорю, — буду стараться на барабане!
Тут Колька понизил голос и так страшно сказал, что у меня даже мурашки по телу пошли:
— А в концерте, в самый ответственный момент ты им такого набарабань, чтобы они с треском провалились! Гром и молния! Как гроза в Большом театре! Ясно?
Я сказал:
— Но, может быть, ты, Коля, не прав? Когда в древней Греции один какой-то грек с кем-то поссорился, он никому зла не делал, а сам яд выпил.
Колька на меня разозлился:
— Ну что ж, я теперь, по-твоему, травиться должен? Делай, как говорят, и все! Да не забудь, что сегодня воскресенье, вечером они на катке! Там будет эта… Лелька со своим Колбасиным кататься.
Вечером мы с Колькой взяли коньки и перелезли через забор на каток. Вскоре мы заметили Лельку с Танькой, а около них Колбасин увивался — то пистолетиком ездил, то восьмерку делал. А потом мы их догнали, и я хотел им показать, как надо ездить, но случайно упал и коленку расшиб.
Девчонки все закричали: «Ой!» — а Колбасин сказал:
— Так и надо! Чтоб не хвастался!
А Танька обрадовалась:
— Но он же перед нами, перед нами!
Подъехал Колька и, увидев Лелю, растерялся и не мог сказать ей «здравствуйте», хотя она первая с ним поздоровалась. А Колбасин это заметил и съехидничал:
— От волнения юноша потерял дар речи!
Колька посмотрел на него презрительно:
— Дар речи! Потерял! А ну-ка, давайте отсюда! Фьють!
Колька мог ударить Колбасина по шее, но не ударил. Он только толкнул его локтем.
— Ты потише! — сказал Колбасин и, подхватив девчонок, уехал с ними.
А я с Колькой остался сидеть на скамейке, потому что очень болела нога.
