Девчонки и мальчишки

и попал бы к ним в музыкальный кружок.

Но я и без него очень хорошо втерся в доверие. Лелька и Танька тоже навещают меня. Я уже написал свою музыку для песни «Девчонки и мальчишки», и репетиции у нас идут полным ходом. А Танька говорит, что я баснословно талантливый человек. Ей очень нравится, как я играю на пианино. И мне нравится, как она поет.

26 января. Сегодня днем в классе произошло ужасное событие. Я никогда не думал, что Колька ведет дневник, а он, оказывается, ведет. И этот дневник нашел в классе Колбасин и всем его прочитал. Все дураки хохотали, а мы с Колькой стиснули зубы.

Вечером мы узнали, что Колбасин идет на шестичасовой сеанс в кино, и мы тоже пошли за ним. А потом по дороге из кино незаметно обогнали его и устроили засаду в темном парадном. Он входит в парадное, насвистывает, а мы вдруг встаем перед ним! Он даже опешил:

— Вы?!

А я взял его за шиворот и говорю:

— Ты что Колькин дневник читал?

— Просто так, — отвечает нахально Колбасин. — А ваша Лелечка покраснела!

Тут Колька сказал:

— Покраснела? А ты у нас сейчас посинеешь!

— Вы что же, бить будете?

— Нет, — сказал я, — внушение сделаем!

Может быть, мы бы Колбасина и не били, но он сказал, что мы идиоты, и разъяснил, что идиотами называли в древней Греции таких людей, которые не участвовали в общественной жизни.

Я очень люблю историю древней Греции, но при чем мы?

И тут мы ему дали за идиота!

27 января. Ура! Я узнал, что наш классный руководитель — учитель черчения — очень хороший человек. И это вышло совершенно случайно. Я пришел в учительскую за разными циркулями и кубами для урока геометрии. Здесь сидел Сергей Петрович. И вдруг циркуль у меня упал на пол и разлетелся на две части. Это у него просто винт выскочил. Я начал чинить циркуль за шкафом и вдруг слышу, в учительскую входит Колбасин.

Я хочу разговор Колбасина с Сергеем Петровичем привести дословно, потому что из него можно понять, что мы зря Колбасина выбрали старостой.

Когда Колбасин вошел в учительскую, Сергей Петрович его сразу спросил:

— Что это у тебя, синяк под глазом?

— Нет, — ответил Колбасин. — Кровоподтек. От удара.

И тут началось.

— А что случилось? — спросил Сергей Петрович.

— Меня избили.

— Кто?

— Два ученика.

— Они из нашей школы?! — удивился чертежник.

— Даже из нашего класса.

— Кто, назови?

— Дудкин и Пташкин.

— Коля и Миша?

Я стоял за шкафом и не шевелился. А вдруг меня сейчас позовет Сергей Петрович?

Но он не звал.

А Володька ему начал рассказывать и про то, как я его схватил за шиворот, и про древнегреческого идиота, а потом, наконец, дошел и до драки.

И тут он сам себя выдал с головой.

— Значит, ты, Колбасин, из-за идиота, так сказать, за эрудицию пострадал? — спросил Сергей Петрович.

— Нет, за Колькин дневник, — сказал Володька. — Вот вы посмотрите, что там написано! Только посмотрите! Вот это место, например.

Тут Сергей Петрович стал читать:

«Сегодня я видел Лелю в окне. Она выбивала палкой ковер. Я хотел ей помочь, но не решился. Она на мое окно даже не посмотрела. И почему это я Зину могу звать и Зинка и даже Зиночка, и Таньку тоже как угодно, а вот имя Леля мне произносить трудно? Называю ее только Лелькой или по фамилии — Сверчкова. И почему это?!»

— Видали? Ага! «Почему?» — спрашивает, — обрадовался Володька, — философствует!

— И ты это читал всему классу?

— Да. А что? Пусть глупостями не занимается. Я, как староста, должен…

— Вот ты, оказывается, какой! — Сергей Петрович зашагал по комнате.

— Это еще ничего. Но они, наверное, друг другу письма пишут!

— Ну и что? — спросил учитель.

— А Лелька ему раньше все время говорила: «Коля, прочти Дюма!», «Коля, прочти «Всадника»!» Этого самого, знаете, без чего-то там… без головы, кажется… И книжки из библиотеки ему сама доставала.

— Ну и что?

— Они, наверное, в кино вместе ходят, — захлебывался Володька.

— Ну и что?

— Но ведь это же непедагогично!

— Да что ты в этом понимаешь?! Педагогично, непедагогично! — вдруг рассердился Сергей Петрович.

Тут Володька перепугался.

— Сергей Петрович, простите, я просто пришел как староста, заявить…

— Ты ябедничать пришел, наушничать! Не хочу с тобой разговаривать! Иди в класс!

Я сидел за шкафом и радовался. Так ему и надо, этому Колбасину. Конечно, ябедничать пришел!

Я уж хотел было идти в класс, но тут раскрылась дверь, и я услышал, как в учительскую влетели Лелька и Танька и затараторили, затараторили.

— Сергей Петрович, я никогда не ябедничала, но сегодня просто не могу… — говорит Лелька. — Вы знаете, оказывается, Мишка Пташкин специально подослан Дудкиным в наш оркестр.

— «Подослан»? Какие слова! — удивился Сергей Петрович. — Для чего?

— Для того, чтобы сорвать наше выступление. Когда мы запоем песню, он должен все испортить. А он у нас и на пианино играет и партию барабана ведет.

— Как, одновременно?

— Ну да, левой ногой по барабану бьет. А в зале будут и родители, и шефы придут.

— Это ужасно, это ужасно! И глупо с их стороны! — завопила Танька. — Что делать, Сергей Петрович? Что делать?

Но тут Сергей Петрович спокойно сказал:

— Да-а, загвоздка… Ну что ж, я что-нибудь придумаю.

Когда девчонки ушли, Сергей Петрович зашел ко мне за шкаф и вытащил меня на свет.

— Пташкин, — спросил он, — что все это значит?

Я не знаю, правильно ли я сделал, или нет, но я тут все рассказал Сергею Петровичу и про Колбасина, и про Колькину записку к Леле, и про каток. Но про наш уговор — сорвать концерт — не говорил. И главное, он сам меня об этом не спрашивал. Потом он сказал, что это нехорошо — бить товарища, — и