Сосновая была приятным местечком, гораздо приятнее, чем Фэйрмаунт-стрит. Так она сейчас называется – Фэйрмаунт-стрит. Но там стоят другие дома, и это вообще не та улица. Никто не помнит Сосновой. – Слезы навернулись на глаза старика, и он вытер их. – Никто ее не помнит, кроме нас двоих. Никто в мире. Что же нам, черт побери, делать?
Глава 7
– Послушайте… – проговорил Бартон. – Прекратите истерику и послушайте.
Кристофер дернул плечом.
– Да-да. Простите, мистер Бартон. Все это…
Бартон схватил его за руку.
– Значит, она все же была, значит, я верно помню. Сосновая улица. И Мэйн-стрит. И старый парк. Значит, мои воспоминания истинны?
Кристофер вытер глаза грязной салфеткой.
– Да, старый парк… Вы помните его? Господи, да что же здесь произошло? – Лицо Кристофера покрылось нездоровой желтизной. – Что с ними стало? Почему они ничего не помнят? – Он со страхом огляделся. – Это совсем другие люди, прежние исчезли, как и все остальное. Все, кроме вас и меня.
– Я переехал, – сказал Бартон, – когда мне было девять лет. – Он вдруг встал. – Пойдем отсюда. Где бы нам поговорить?
Кристофер взял себя в руки.
– У меня… – ответил он. – У меня можно говорить свободно.
Спрыгнув со стула, он направился к Двери, Бартон – за ним.
На улице было холодно и темно, фонари стояли редко и через неравные промежутки. Людей было совсем немного, в основном мужчины, кочующие из одного бара в другой.
Кристофер свернул в боковую улицу. Шел он быстро, Бартон с трудом поспевал за ним.
– Я ждал этого восемнадцать лет, – вздохнул Кристофер. – Думал, что совсем спятил, и никому ничего не говорил… боялся. А это была чистая правда.
– Когда же это произошло?
– Восемнадцать лет назад.
– Постепенно?
– Нет, за одну ночь. Я проснулся и увидел, что все стало другим. Я затаился, думал, что сошел с ума.
– И больше никто ничего не заметил?
– Все же исчезли!
Бартон удивился.
– Вы хотите сказать…
– Как они могли что-то заметить, если сами исчезли? Все изменилось, даже люди. Вдруг возник совершенно новый город.
– Вы что-нибудь знаете о барьере?
– Знаю, что никто не может пройти ни в ту ни в другую сторону – что-то блокирует дорогу. Но их это не волнует. С ними тоже что-то не так.
– А кто такие странники? – спросил Бартон.
– Не знаю.
– А когда они появились? До Перемены?
– Нет, после. Никогда прежде я их не видел. А все в городе считают их совершенно нормальным явлением.
– Что это за два гиганта?
Кристофер покачал головой.
– Не знаю. Однажды мне показалось, будто я что-то вижу, – я как раз шел по дороге вверх, хотел выбраться отсюда. Но пришлось вернуться, потому что дорогу перекрывал старый грузовик с рассыпанными бревнами.
– Это и есть барьер.
Кристофер ругнулся.
– Господи, это было столько лет назад! А он до сих пор там торчит…
Они миновали несколько зданий. Вокруг царила темнота, видны были только смутные очертания домов. Кое-где горел свет, а сами дома почти рассыпались от старости. С растущим удивлением Бартон отметил, какие они старые; он не помнил, чтобы эта часть города была такой древней.
– Все выглядит гораздо хуже! – воскликнул он.
– Точно. Перед переменой было не так плохо. Я жил в добротном трехкомнатном домике, сам же его и построил. А тогда проснулся утром, и где я оказался? – Кристофер остановился и зашарил рукой в кармане. – В каком-то большом ящике. Это именно ящик: даже без фундамента. Помню, как я его делал – целую неделю на него угробил, – а теперь перед порогом грязь.
Он нашел ключ и нашарил в темноте замочную скважину, подозрительно огляделся по сторонам, что-то бормоча и ругаясь вполголоса. Наконец дверь со скрипом открылась, и они вошли.
Кристофер зажег масляную лампу.
– Электричества нет, – объяснил он. – Что вы на это скажете? Говорю вам, мистер Бартон, за всем этим кроются адские силы. Я много работал, но все нажитое исчезло за одну ночь, и теперь у меня нет ничего. Я же никогда прежде не пил… вообще капли в рот не брал.
Это был сарай, иначе не скажешь. Единственное помещение, в одном углу стояли печь и раковина, а в другом – кровать. Повсюду валялась какая-то рухлядь – грязные тарелки, старые коробки, пакеты с яичной скорлупой и мусором, черствый хлеб, старые газеты и журналы, грязная одежда, пустые бутылки и старая мебель. Да еще какие-то провода.
– Да, – сказал Кристофер. – Восемнадцать лет я пытался вновь подключить электричество. – Лицо его отразило страх и безнадежность. – Когда-то я был отличным электриком, чинил радиоприемники, даже держал небольшой радиомагазин.
– Помню, – сказал Бартон. – «Продажа и ремонт Уилла».
– Теперь его нет, исчез без следа. Вместо него там прачечная… на Джефферсон-стрит, как она сейчас называется. Халтурят там жутко. Да-а, ничегошеньки не осталось от моего радиомагазина. В то утро я проснулся и, как обычно, пошел на работу, хотя с самого начала почувствовал – что-то не так. Дошел до магазина, а там прачечная. Паровые утюги и прессы для брюк.
Бартон поднял ручную анодную батарею. Щипцы, припой, паяльник, паста, сигнальный генератор, радиолампы, конденсаторы, сопротивления и прочая требуха.
– Так, говорите, сюда невозможно провести электричество? – спросил он.
– Я пытаюсь. – Кристофер беспомощно посмотрел на свои руки. – Но уже не могу. Ломаю детали, забываю, что делаю, путаю провода, наступаю на инструменты и ломаю их.
– Почему?
В глазах Кристофера мелькнул страх.
– Видимо, кто-то не хочет, чтобы я вернул все в прежнее состояние. Наверно, я должен был измениться, как и все остальные, но изменился лишь отчасти. Раньше я не был таким неряхой, как сейчас, много работал, имел магазин и профессию. Они не позволяют мне к этому вернуться, мистер Бартон, буквально вырывают из рук паяльник.
Бартон отодвинул клубок спутанных проводов и присел на край стола.
– Они забрали какую-то часть, значит, имеют над вами некоторую власть.
Кристофер принялся рыться в захламленном буфете.
– Это висит над Миллгейтом, словно черный туман! Отвратительный черный туман, просачивающийся во все окна и двери. Он уничтожил весь город, жители сделались какими-то муляжами. Настоящих уже нет, они исчезли в одну ночь. – Он вынул запыленную бутылку вина и помахал ею перед Бартоном. – Я собираюсь это отпраздновать, мистер Бартон. Присоединяйтесь! Я храню ее много лет.
Бартон осмотрел бутылку, сдул пыль с этикетки и поднес бутылку к масляной лампе. Она была старой, очень старой. Импортный мускат.
– Стоит ли? – сказал он с сомнением в голосе. Бурбон давал о себе знать, и Бартон чувствовал себя
