упустили.
Кристофер стоял позади, заглядывая через плечо.
– Не работала ли там молодая девушка? Кажется, я ее припоминаю: полная, в очках и с толстыми ногами. Она была его племянницей или что-то в этом роде. Джулия Оливер.
– Верно. – Бартон закончил исправления. – Ваш план по крайней мере на двадцать процентов был неверен. Наша работа над парком показала, что нужно быть очень точным.
– Не забывайте о том большом старом коричневом доме, – возбужденно вставил Кристофер. – Там была собака, небольшой короткошерстный терьер, он однажды укусил меня за лодыжку. – Кристофер наклонился и пощупал ногу. – Шрам исчез во время Перемены. – На лице его появилось странное выражение. – Я не помню, что меня сюда кусали. А может…
– Скорее всего, действительно кусали, – сказал Бартон. – Я помню короткошерстного шпица с этой улицы и приму его во внимание.
Доктор Мид стоял в углу комнаты, печальный и потрясенный. Странники крутились вокруг длинного стола, передавая друг другу схемы и списки. Здание бурлило жизнью. Здесь находились все странники – в халатах, пижамах и шлепанцах. Все были возбуждены: пришло их время.
Бартон встал из-за стола и подошел к доктору Миду.
– Вы с самого начала знали об этом, поэтому и собрали их всех у себя.
Доктор Мид кивнул.
– Всех, кого сумел найти. Но Кристофера я пропустил.
– Почему вы это сделали?
Лицо доктора скривилось.
– Они не принадлежат этому городу. И…
– Что «и»?
– Я знал, что они настоящие. Видел, как они бродят по Миллгейту – беспомощно, бесцельно, думая, что сошли с ума. И я собрал их здесь.
– Но теперь всё, больше вам уже ничего не сделать.
Мид сжимал и разжимал кулаки.
– Я должен был действовать, должен был остановить этого сопляка. Он за все заплатит, мистер Бартон. Он будет страдать, как никто другой.
Бартон вернулся к столу с чертежами. Хильда, предводительница странников, подозвала его к себе:
– Мы все исправили. Но вы уверены в своих воспоминаниях? У вас нет никаких сомнений?
– Никаких.
– Поймите, наши воспоминания мутны и искажены. Они далеко не так отчетливы, как ваши. В лучшем случае мы помним лишь малые фрагменты города до Перемены.
– Вам повезло, что вы отсюда уехали, – буркнула какая-то молодая женщина, внимательно разглядывая его.
– Мы видели парк, – заметил седовласый мужчина в очках. – Ничего подобного нам не удавалось.
– Ни у кого из нас нет идеальной памяти, – вставил другой мужчина, задумчиво стряхивая пепел с сигареты. – Только у вас, мистер Бартон, у вас одного.
В комнате повисло напряжение. Все странники прервали работу и окружили Бартона плотным кольцом.
Странники работали здесь давно. Было их немного, и в отношении ко всему городу они составляли небольшую группу, однако сейчас их лица были полны решимости. Они понимали, что делают, и не хотели, чтобы кто-то разрушил их планы.
– Я хочу вас кое о чем спросить, – спокойно сказала Хильда. В руке у нее дымилась забытая сигарета. – Вы сказали, что уехали в тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда были ребенком. Это правда?
– Да, – подтвердил Бартон.
– И все время вас здесь не было?
– Верно.
По комнате прокатился тихий ропот, и Бартон почувствовал себя неуютно. Сжав в руке съемник, он ждал.
– А вы знаете, – продолжала Хильда, старательно подбирая слова, – что дорогу, ведущую в город, перекрывает барьер?
– Знаю, – ответил Бартон.
Все смотрели на него.
– Как же вы попали в долину? Этот барьер отделяет нас от остального мира.
– Это правда, – признал Бартон.
– Выходит, кто-то помог вам попасть сюда. – Хильда вдруг отбросила сигарету. – Кто-то, обладающий огромной силой. Кто это был?
– Не знаю.
– Вышвырнем его отсюда! – сказал один из странников, поднимаясь на ноги. – Или еще лучше…
– Подожди, – жестом остановила его Хильда. – Мистер Бартон, мы годами работали над этим планом и не можем рисковать. Возможно, кто-то прислал вас сюда, чтобы вы нам помогли или помешали. Одно мы знаем точно: прибыли вы сюда не самостоятельно. Кто-то вам помог, и вы до сих пор в его власти.
– Вы правы, – согласился Бартон. – Кто-то помог мне пройти через барьер. И вполне вероятно, этот кто-то продолжает манипулировать мною. Но это все, что я знаю.
– Прикончим его, – предложила стройная шатенка и спокойно посмотрела на него. – Это единственный способ убедиться. Если он не хочет сказать, на кого работает…
– Вздор! – возразил полный мужчина средних лет. – Он восстановил парк, верно? Исправил наши чертежи.
– Исправил? – Взгляд Хильды потускнел. – А может, испортил? Откуда нам знать, что он их исправил?
Бартон облизал губы.
– Минуточку, – начал он. – Что я могу вам сказать? Если я сам не знаю, кто меня сюда впустил, то как могу сказать это вам?
Доктор Мид встал между Бартоном и Хильдой.
– Заткнитесь и послушайте оба, – проскрежетал он. Голос его звучал решительно. – Бартон ничего не может вам сказать. Может, он подставлен и прислан сюда, чтобы разрушить ваши планы. Возможно. Он может быть искусственным созданием, суперголемом, но нам этого не определить, по крайней мере сейчас. Возможно, потом, когда произойдет реконструкция – если, конечно, она вам удастся, – вы узнаете правду. Но не сейчас.
– Потом будет слишком поздно, – бросила стройная шатенка.
– Да, – согласился доктор Мид. – Слишком поздно. Как только вы начнете, все зашевелится и остановить процесс будет невозможно. Если Бартон враг – вам конец. – Он угрюмо усмехнулся. – Даже сам мистер Бартон не знает, что он сделает, когда придет нужное время.
– Куда вы клоните, доктор? – спросил худощавый странник. Доктор Мид ответил прямо:
– Вам придется попробовать, независимо от того, нравится вам это или нет. У вас просто нет выбора. Он единственный, кто может осуществить реконструкцию. В течение получаса он восстановил весь парк, а вы за восемнадцать лет ничего не сумели сделать.
Воцарилась мертвая тишина.
– Вы бессильны, – продолжал доктор Мид. – Все вы. Подобно мне, вы все изменены, а он – нет. Вы должны ему верить. Вам придется либо пойти на это, либо сидеть со своими негодными картами и ждать, ждать до самой смерти.
Долгое время все молчали. Странники были потрясены.
– Да… – сказала наконец шатенка, отодвинула чашку с кофе в сторону и откинулась на спинку стула. – Доктор Мид прав, у нас нет выбора.
Хильда по очереди взглянула на побледневших мужчин и женщин. На всех лицах было одно выражение – бессильная отрешенность.
