здесь. Мне казалось, что я схожу с ума. — Она похлопала его по руке. — Идёмте со мной на кухню.
Он доверчиво принял её маленькую тёплую руку, и она молча провела его через гостиную, где люди сосредоточено внимали увеличенному до божественных пропорций изображению Омара Джонса на телеэкране. Вскоре оба сидели друг напротив друга за декоративным столиком с пластмассовой столешницей. Блондинка ободряюще улыбнулась ему, и он, всё ещё не находя слов, улыбнулся в ответ на её спокойное дружелюбие. Живость девушки, близость её тёплого тела пробудили его от вызванной потрясением апатии. Впервые после того, как в него вонзился дротик с ЛСД, он почувствовал прилив энергии и как будто ожил.
Обнаружив вдруг у себя в руке чашку син-кофе, он сделал глоток, пытаясь освободиться от давящей тяжёлой апатии и сформулировать нечто вроде краткой благодарности. Кажется, на это понадобился миллион лет и вся доступная энергия, из чего он заключил: что бы с ним ни случилось и где бы он ни был, хаос стирающего разум галлюциногена ещё не покинул его окончательно. Прежде чем он полностью освободится от наркотика, запросто могли пройти дни и даже недели, и он готов был стоически выдержать подобное испытание.
— Спасибо, — с трудом пробормотал он наконец.
— Что вы пережили? — спросила девушка.
Он отвечал, запинаясь и сосредоточиваясь на каждом слове:
— В меня попал дротик с ЛСД. Не знаю, сколько времени он во мне пробыл. «Тысячи лет, — мысленно добавил он. — Со времён Рима до сего дня. Столетняя эволюция, каждый час словно год». Но сообщать об этом не было смысла, он не скажет девушке ничего нового. Несомненно, она жила на Терре и была подвержена, наряду со всеми, опасности получить как минимум остаточную дозу химикалий, распространяющихся через системы водоснабжения крупных населённых центров, — всё ещё смертельно опасное наследие войны 92-го года, превратившееся в неотъемлемую часть окружающей среды, с чем приходилось неохотно и молчаливо мириться.
— Я спросила вас о том, — повторила девушка со спокойной, почти профессиональной настойчивостью, концентрируя его внимание на себе и своём вопросе, — что вы пережили и что видели? Лучше рассказать кому-то сразу, пока воспоминание не потускнело. Позже припомнить будет очень трудно.
— Военная диктатура, — хрипло сказал он. — Бараки. Я там был. Но недолго; они добрались до меня довольно быстро. Но я это видел.
— Что-нибудь ещё? — Девушка не казалась взволнованной. Но она слушала внимательно, стараясь ничего не упустить. — Как насчёт солдата, выстрелившего в вас дротиком? В нём было что-то примечательное? Странное или необъяснимое?
Он помедлил.
— Всего лишь галлюцинация. Ведь вам известна лизергиновая кислота и её действие. О боже, да меня переполняли всяческие ощущения. Хотите снова услышать о Судном дне в дополнение к вашему собственному опыту? Или…
— О солдате, — терпеливо произнесла девушка с серебристыми волосами.
— Ладно, — прерывисто дыша от боли согласился Рахмаэль. — Мне привиделся циклоп из головоногих. — Он ненадолго смолк; усилие, понадобившееся ему для передачи воспоминания словами истощило ненадёжный запас его сил. — Этого достаточно? — сердито добавил он.
— Обитающий в воде? — Она не сводила с него сияющих умных глаз, не позволяя ускользнуть. — Нуждающийся или явно желающий…
— В соляной оболочке… — Он заставил себя дышать размеренно, оборвав фразу на середине. — Признаки обезвоживания, трещины кожных складок. Судя по миазмам, я предположил быстрое испарение эпителиальной влаги. Возможно, указывающее на гомеостатическое нарушение. — Он отвёл глаза, не выдержав её упорного требовательного взора, — напряжение оказалось не по силам его убывающей энергии, способности сосредоточить своё внимание. Пятилетний срок абреакции[18] от наркотического периода, — сказал он себе. Возвращение к пространственно- временной оси раннего детства наряду с ограниченной областью сознания и незначительными способностями мальчишки-дошкольника — вот проблема, которую следует решить, но она слишком сложна. И она останется таковой, даже если он сможет вырваться и восстановить функцию взрослого со зрелой способностью рассуждения. Рахмаэль потёр лоб, чувствуя боль и напряжение, словно мучимый хроническим синуситом в опасной стадии. «Изменение болевого порога, — тупо подумал он. — Из-за наркотика. Привычный дискомфорт, обычные соматические импульсы — всё усилено до невыносимого предела и при этом абсолютно ничего не значит».
Заметив его угрюмое внутреннее сосредоточение, девушка сказала:
— Вы не испытывали прежде под действием ЛСД физиономических изменений такого типа? Вспомните о начальном побуждающем эпизоде во время учёбы в начальной школе. Можете вернуться так далеко в воспоминаниях?
— Тогда это контролировалось, — сказал Рахмаэль. — Одним из психологов Квалификационного совета компании «Вес-Дем», этих никчёмных дам в синих халатах — как там они называли себя? — кажется, психолетиками. Или психоделитриссами — я забыл, как именно. Наверное, мною занимались в разное время обе эти группы. Разумеется, я снова прошёл этот курс и позже, в двадцать три года, согласно закону Маклина о психическом здоровье. «Однако всё дело именно в контроле, — мысленно добавил он. — Когда рядом находится некто обученный, способный делать и говорить то, что нужно, способный поддерживать контакт со стабильным, объективным
— А если бы я сказала вам, что ваши видения не были мистикомимикрией? — спросила девушка.
— То, что я видел, не могло быть психоделичным, — отозвался Рахмаэль. — Это не было расширением сознания либо повышением чувствительности моей системы восприятия.
— Почему бы и нет? — Девушка с интересом уставилась на него. Из гостиной появились ещё двое, оставив телевизор с громогласным изображением несгибаемого президента Омара Джонса, — тощий угрюмый мужчина в очках с золотой оправой и пожилая женщина со свисающей складками плотью, безжизненными окрашенными в чёрный цвет волосами и множеством чрезмерно изукрашенных браслетов на пухлых запястьях. Обоим, похоже было непонятно направление разговора, они вслушивались молча, почти завороженно, и вскоре к ним присоединилась третья персона — разодетая в яркие тона женщина с тяжёлыми веками, возрастом слегка за тридцать. На ней была перевязанная на талии синяя мексиканская рубашка из хлопка, открывающая эффектно затенённую гладкую кажу, крашенные джинсы в обтяжку, а под рубашкой — блузка, расстёгнутая с целью демонстрации поразительно гибкого тела. Рахмаэль не мог отвести от неё глаз, совершенно забыв о разговоре.
— Это мисс де Рангс, — проговорил мужчина с угрюмым лицом в золотых очках, кивая на потрясающе яркую красотку в мексиканской рубашке. — А это Шейла Куам. — Он указал на девушку с серебристыми волосами, приготовившую для Рахмаэля син-кофе.
В дверях кухни появился здоровяк, не выпускающий изо рта зубочистки. Он улыбнулся кривой, но дружелюбной улыбкой, открывающей сколотые неровные зубы.
— Я Хэнк Шанто, — представился он и протянул руку, которую Рахмаэль пожал. — Все мы долгоносики, — пояснил он Рахмаэлю. — Вы тоже долгоносик — вы этого не знали? В какую из псевдореальностей вы попали? Видимо, она не из худших? — Он изучающее уставился на Рахмаэля, его челюсти работали, на грубом лице читалось лукавое, но никоим образом не злобное любопытство.
— Все мы учимся, — произнёс вызывающе и с необъяснимым волнением курчавый юноша, обращаясь прямо к Рахмаэлю, словно бросая ему вызов, подразумевающий скрытые разногласия, о которых тот не имел понятия. — И все мы больны, нам нужно выздороветь. — Он вытолкнул вперёд стройную коротко стриженую, нарядно одетую девушку с резко очерченным изящным лицом. Она уставилась на Рахмаэля возбуждённо, почти с мольбой — но почему, если юноша (непомерно развитые плечи и мускулатуру которого
