— Я не могу тебя такую брать к Абендсену! — вскричал Джо. — Сейчас никак. Завтра. Может быть, тебе станет лучше. Мы попробуем завтра. Мы должны.
— Можно мне пройти снова в ванную?
Он кивнул, выражение его лица непрерывно менялось, он никак не мог совладать с ним, и поэтому едва ее слышал. Она снова вернулась в ванную, закрыла за собой дверь. Вынув из аптечки еще одно лезвие, взяла его в правую руку и вышла из ванной.
— Бай-бай! — произнесла Джулия.
Когда она стала открывать дверь в коридор, он вскрикнул и с яростью бросился к ней.
Короткое, быстрое движение.
— Это ужасно, — сказала она. — Они такие острые. Мне не следовало забывать об этом.
Всегда готовые к нападению грабители. Со всякими там шатающимися по ночам я определенно в состоянии совладать. Куда же подевался этот? Исполняет какой-то танец, шлепая себя ладонью по горлу.
— Пропусти меня, — сказала она. — Не загораживай мне дорогу, если не хочешь получить урок. И всего-то от женщины.
Держа наготове лезвие, Джулия прошла в открытую дверь. Джо сидел на полу, прижав ладонями одну сторону своего горла. В позе загорающего солнце.
— Гуд-бай, — сказала она и закрыла за собою дверь. В покрытом коврами коридоре было тепло и уютно.
Какая-то женщина в белом халате, что-то неразборчиво себе подпевая, катила, опустив голову, тележку. Тараща глаза на номера на дверях, едва не столкнулась с Джулией. Женщина подняла голову, и глаза ее едва не выскочили из орбит.
— О, какая конфетка! — сказала она. — Ты на самом деле тепленькая. Тебе надо гораздо больше, чем парикмахер — ну-ка, ступай назад в свой номер и одень на себя что-нибудь, пока тебя не вышвырнули из этой гостиницы. Прости господи. — Она открыла дверь перед Джулией. — Пусть твой мужик протрезвит тебя. Я попрошу горничную принести сюда горячий кофе. Ну, пожалуйста, ступай к себе в номер.
Затолкав Джулию назад в номер, женщина захлопнула за ней дверь, и сразу же не стало слышно звука ее тележки.
Парикмахерша, поняла Джулия. Опустив глаза, она увидела, что на ней действительно ничего нет. Женщина была совершенно права.
— Джо, — пожаловалась она, — меня не выпускают. — Она нашла кровать, нашла свой чемодан, открыла его, вытряхнула из него одежду. Белье, затем кофту и юбку… пару туфель на низком каблуке. — Меня заставили вернуться, — сказала Джулия. Найдя расческу, она быстро расчесала волосы, затем привела их в порядок. — Только погляди, что мне пришлось испытать. Эта женщина в коридоре была права, когда хотела меня отколотить. — Поднявшись, пошла искать зеркало. — Это получше? — Зеркало на внутренней стороне дверцы внутреннего шкафа. Поворачиваясь и так, и этак, нагибаясь, став на носки, внимательно себя осмотрела. — Я в полном замешательстве, — сказала она, ища его глазами. — Я едва соображаю, что я делаю. Ты, должно быть, вместо того, чтобы мне помочь, дал мне что-то такое, от чего мне стало еще хуже.
Все еще продолжая сидеть на полу, прижимая ладонь к шее, Джо произнес:
— Послушай. Ну и хороша ты. Перерезала мне аорту. Артерию в моей шее.
Прыснув, она прикрыла рот рукой.
— О боже, какой же ты чудак! Я имею в виду, что ты совсем путаешь слова. Аорта находится в груди. Ты хотел сказать — сонную артерию.
— Если я отпущу руку, — сказал он, — я истеку кровью за две минуты. Ты это знаешь. Поэтому окажи мне какую-нибудь помощь. Ты меня понимаешь? Ты это умышленно сделала? Конечно же. О'кей — позвонишь или сама пойдешь?
Подумав немного, она сказала:
— Да, умышленно.
— Ну так все равно пришли их ко мне. Ради меня.
— Иди сам.
— У меня открытая рана. — Она увидела, что кровь просачивалась сквозь его пальцы, стекала по запястью. На полу уже образовалась лужица. — Я не решаюсь пошевелиться. Мне нужно оставаться здесь.
Она накинула свое новое пальто, закрыла новую кожаную сумочку ручной работы, подхватила чемодан и столько своих пакетов, сколько ей удалось поднять. Особенно последила за тем, чтобы не забыть большую коробку с тщательно уложенным голубым атласным платьем. Открыв дверь в коридор, оглянулась на Джо.
— Может быть, я смогу сказать портье. Там, внизу.
— Да, — сказал он.
— Ладно. Я скажу им. И не вздумай искать меня в Кэнон-Сити, потому что я не собираюсь туда возвращаться. И со мной почти все банкноты Рейхсбанка. Так что я в прекрасной форме, несмотря ни на что. Гуд бай. Прости меня. — Она закрыла дверь и как можно быстрее прошла по коридору, волоча за собой чемодан и пакеты.
Возле лифта ей помогли пожилой, хорошо одетый бизнесмен и его жена. Они взяли у нее пакеты, а внизу, в вестибюле, передали их бою.
— Благодарю вас, — сказала Джулия.
После того, как бой вынес ее чемодан и пакеты на тротуар перед гостиницей, она нашла служащего гостиницей, который ей объяснил, где можно получить назад свою машину. Вскоре она уже стояла на холодном бетонном полу подземного гаража, дожидаясь, пока дежурный подгонит к рампе ее «студебеккер». В сумке она нашла немало мелочи различного достоинства — она дала на чай дежурному, села в машину и стала подниматься по ярко освещенной рампе к выезду на темную улицу с ее огнями, фарами автомобилей, неоновыми рекламами.
Ливрейный швейцар собственноручно погрузил ее багаж в машину, улыбнувшись с такой искренней добросердечностью, чрезвычайно ободрившей ее, что она дала ему огромные чаевые, прежде чем уехать. Никто не пытался ее остановить, и это удивляло. Никто даже бровью не повел. Наверное, они знают, что он заплатит, решила она. Или, может быть, он это сделал еще при регистрации.
Пока Джулия ждала вместе с другими автомобилями зеленый свет на перекрестке, она вспомнила, что не сказала, что Джо сидит на полу номера, нуждаясь в медицинской помощи, ожидая ее прибытия, ожидая от того самого момента и до конца света или пока не придет в номер завтра утром уборщица.
Лучше все-таки вернуться, решила она, или позвонить по телефону. Остановиться у кабины телефона-автомата.
Это так глупо получилось, подумала Джулия, проезжая по улицам в поисках места, где можно было бы поставить машину и позвонить по телефону. Кто бы мог подумать об этом всего лишь час тому назад? Когда мы регистрировались в гостинице, когда мы перестали… мы почти что уже поладили, начали одеваться, чтобы отправиться обедать. Мы могли бы даже заглянуть в ночной клуб. Она снова заплакала, обнаружила, что слезы капают с ее носа, падая на блузку от каждого сотрясения машины. Как плохо, что я не посоветовалась с Оракулом, он бы все предусмотрел и предостерег меня. Почему я этого не сделала? Я могла к нему обратиться когда угодно и где угодно, в то время, когда мы ехали в Денвер или еще до нашего отъезда, в Кэнон-Сити. Она непроизвольно начала стонать; никогда раньше она не слышала, чтобы из груди ее исторгались такие хриплые звуки, такое завывание. Это привело ее в ужас, но она не могла сдержать своих рыданий даже несмотря на то, что до боли сжимала зубы. Какое-то страдальческое причитанье, неразборчивое пение, вой, вопли исходили из самой ее глубины через нос.
Когда она наконец поставила машину, то еще долго сидела, не выключая двигатель, вся дрожа, засунув руки глубоко в карманы пальто. Господи, печально сказала она себе. Неужели даже такое случается на свете? Она выбралась из машины и вытащила из багажника чемодан. Расположившись на заднем сиденье, открыла его и стала копаться в одежде и обуви, пока в руках не оказались два черных тома Оракула. Здесь же, на заднем сиденьи, она стала бросать три мелкие монеты Скалистогорных Штатов, рассматривая, как они падают, при свете из витрины большого универсального магазина. Что мне теперь
