набрать на присоединённой к голограмме клавиатуре несколько ключевых слов из Писания, после чего голограмма разворачивалась так, чтобы подать выделенную цитату с наиболее удобной точки зрения. Весь текст Библии фокусировался на связях с напечатанной информацией.
– А что, если я введу в неё что-нибудь новое? – спросил он однажды Элиаса.
– И не думай о таком, – резко ответил Элиас.
– Но технически это возможно.
– Возможно, но так не делают.
Мальчик часто задумывался над этим разговором.
Он, конечно же, знал, почему Христианско-Исламская Церковь запрещает переводить Библию в цветокодированную голограмму. Приноровившись, можно научиться медленно, постепенно поворачивать временную ось, ось истинной глубины, таким образом, чтобы взаимоналожился ряд далёких друг от друга слоев и появилась возможность прочитать в них поперечное, новое послание. Ты вступал в диалог с Писанием, и оно оживало, становилось активным организмом, никогда не повторявшим свою форму в точности. Не трудно понять, что Христианско-Исламская Церковь стремилась держать Библию и Коран навеки замороженными. Если Писание ускользнёт из-под контроля, на монополии церкви будет поставлен крест.
Ключевым фактором было взаимоналожение, и ничто, кроме голограммы, не позволяло осуществить его достаточно тонким и эффективным образом. Однако он знал, что когда-то давным-давно этот способ расшифровки уже применялся к Писанию. Элиас, которого он попытался порасспросить, проявил явное нежелание обсуждать эту тему, и мальчик её оставил.
А год назад приключился весьма неприятный случай, приключился в церкви, когда Элиас привёл туда мальчика на четверговую заутреню. Эммануил не был ещё конфирмован, а потому не мог принимать причастие. Пока все прочие прихожане толпились у поручня, Эммануил продолжал сидеть и молиться. Пастор обносил прихожан дароносицей, обмакивая просфорки в освящённое вино и торопливо проборматывая: «Кровь Господа нашего Иисуса Христа, пролившаяся твоего спасения ради…» – и тут вдруг Эммануил встал со своего места и сказал, спокойно и громко:
– Крови там нет, и тела – тоже. Пастор осёкся и взглянул в его сторону.
– У тебя нет власти и права, – сказал Эммануил, а затем повернулся и вышел из церкви. Через минуту Элиас нашёл его в машине, мальчик безмятежно слушал радио.
– Так делать нельзя, – сказал Элиас, запуская мотор. – Нельзя ни в коем случае. Они заведут на тебя досье, а нам с тобой только этого и не хватало. – Он был вне себя от ярости.
– Я видел, – сказал Эммануил. – Это были просто просфорки и просто вино.
– Ты имеешь в виду внешнюю, случайную форму. А по сокровенной сути…
– Там не было никакой сути, отличной от внешнего проявления, – упрямо сказал Эммануил. – Чуда не случилось, потому что священник не был священником.
Дальше и до самого дома они не разговаривали.
– Неужели ты отрицаешь чудо пресуществления? – спросил Элиас вечером, укладывая мальчика в постель.
– Я отрицаю то, что произошло сегодня, – сказал Эммануил. – Там, в том месте. Я туда больше не пойду.
– Мне бы хотелось, – сказал Элиас, – видеть тебя мудрым, как змий и простым, как голубь.
Эммануил смотрел на него и молчал.
– Они убили…
– Они не властны надо мной, – сказал Эммануил.
– Они могут тебя уничтожить. Они могут подстроить новый несчастный случай. В будущем году я должен отдать тебя в школу. Слава ещё Богу, что из-за повреждённого мозга школа твоя будет особая. Я очень надеюсь, что они… – Элиас неловко замялся.
– Спишут всё, что заметят во мне необычного, на счёт повреждённого мозга, – закончил за него Эммануил.
– Да.
– А было это повреждение умышленным?
– Я… Возможно.
– Ну вот, а теперь пригодилось. – Вот только знать бы моё настоящее имя, подумал Эммануил. – Почему ты не можешь сказать мне моё имя? – спросил он вслух.
– Твоя мать тебе говорила, – отвёл глаза Элиас.
– Моя мать умерла.
– Ты скажешь его сам, со временем.
– Хорошо бы поскорее. – И вдруг у него возникла странная мысль: – А не потому ли она умерла, что сказала моё имя?
– Не знаю. Может быть.
– И потому-то ты и не хочешь его сказать? Потому, что оно убьёт тебя, если ты его скажешь? А меня не убьёт.
– Это не имя в обычном смысле слова. Это приказ.
Всё это отложилось в его мозгу. Имя, бывшее не именем, а приказом. Это приводило на память Адама,
