— Полагаю, что лорд Роузбери уже успел ознакомить вас с фактами, господин премьер-министр. Положение, как я понимаю, серьезнее, чем мне показалось с самого начала. Кроме латиноамериканского займа, на следующей неделе наступает срок выплат еще по некоторым счетам, сумма которых составляет один миллион фунтов стерлингов, таким образом, общая сумма возрастает до пяти миллионов. Мы полагаем, что на данный момент доступные капиталы Банка Харрисонов составляют не более ста тысяч фунтов стерлингов. Все остальное переправлено за границу.
Мне не надо объяснять вам, премьер-министр, что руки у нас связаны. Обратившись за помощью в один из частных или акционерных банков в Сити, думаю, мы наверняка получим отказ. Харрисонов все недолюбливали. Общий резерв Английского банка на сегодняшний день составляет один миллион фунтов. Это нас не спасет. О совместной операции, даже если бы это нам помогло, и думать не приходится. Единственный выход, — управляющий в отчаянье посмотрел на премьер-министра, — это дать Банку Харрисона обанкротиться, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Или в дело должно вмешаться правительство.
Премьер-министр посмотрел на управляющего Английским банком так, словно перед ним был управляющий его поместья, который только что принес известие о плохом урожае.
— Я понял вас. Мистер Берк, могу я задать вам два вопроса? Если бы мы попробовали решить эту проблему объединенными усилиями, каковы были бы наши шансы на успех? И каковы были бы шансы сохранить все в тайне?
Берк помолчал, прежде чем ответить.
— Позвольте сначала ответить на ваш второй вопрос, премьер-министр. Я не думаю, что в этом случае было бы возможно сохранить нашу операцию в секрете. Слишком много людей пришлось бы привлечь, потребовалось бы слишком много консультаций с членами советов директоров. Едва ли наши действия оставались бы в секрете больше суток. Что же касается вашего первого вопроса — банкиры готовы прийти на помощь, пустить шапку по кругу, если хотите, но только ради людей своего круга, тех, кто им симпатичен. Так заведено в Сити. Те, кто учились в одной школе или состоят в одном клубе, всегда сохраняют чувство взаимовыручки. Но Харрисоны — чужаки. Их терпели, но никогда не раскрывали им объятья. Многие иностранные банкиры из кожи вон лезут, чтобы им позволили щеголять в английском платье, если можно так выразиться. Они пытаются войти в наш круг, вступают в клубы, ездят на охоту со своими коллегами из мира финансов. Так и Харрисоны. Такие тоже нужны, они важны для развития бизнеса, но наше общество никогда не примет их в свои ряды. Думаю, никто и пальцем не пошевелит ради них.
Премьер-министр кивнул. Пауэрскорта поразила невозмутимость, с какой он воспринимал все, что говорилось за этим столом. Но худшее еще было впереди.
— Скажите мне, управляющий, — произнес премьер-министр и посмотрел чаеторговцу прямо в глаза. Пальцы управляющего продолжали нервно барабанить по столу. — Если оставить в стороне мысли о приближающемся юбилее, каковы будут последствия краха Банка Харрисонов для репутации Сити?
Тревога в глазах управляющего еще больше усилилась.
— Это будет катастрофа, премьер-министр, — управляющий выговорил это слово очень медленно, вытягивая его из себя, словно желая, чтобы все ощутили ужас сей перспективы. — Я не могу подобрать другого слова. Репутация Сити будет уничтожена, ведь еще жива память о банкротстве Барингов, случившемся всего семь лет назад. Бизнес уйдет на континент или в Нью-Йорк. Это будет катастрофа, премьер-министр. Позволите напомнить о деле Барингов?
— Нет, давайте не будем сейчас возвращаться к Барингам! — решительно возразил премьер- министр. — У меня есть свое мнение о том деле, поскольку я участвовал в его улаживании. Лорд Роузбери, как бывший министр иностранных дел и бывший премьер-министр, не могли бы вы поделиться с нами своим мнением о воздействии, которое окажет эта катастрофа на празднование юбилея?
Казалось, Роузбери удивила просьба премьер-министра: тот некогда и сам был министром иностранных дел, причем довольно долго занимал этот пост.
— Это будет огромным ударом по престижу Великобритании, — начал Роузбери. — Иностранные корреспонденты, приехавшие для освещения юбилея, вместо этого бросятся писать о слабости величайшей национальной твердыни, расписывать наше поражение. Мы станем посмешищем в глазах всего мира. Представьте, что какому-нибудь римскому военачальнику сообщили накануне его триумфального шествия по улицам Рима, что армия взбунтовалась, а колонии подняли мятеж. Престиж и влияние нашей нации за рубежом, невидимые, но бесценные, будут значительно ослаблены. Титан по-прежнему останется Титаном, но это будет раненый Титан.
Премьер-министр ухмыльнулся.
— Благодарю вас, Роузбери. Скажите мне, управляющий, почему бы вам не воззвать к патриотическим чувствам ваших коллег, взять с них обещание не разглашать суть дела и убедить их спасти Банк Харрисонов во имя спасения чести нашей отчизны?
Управляющий перестал барабанить пальцами по столу. Казалось, он вот-вот расплачется.
— Премьер-министр, — отвечал он, — я уже думал об этом. Конечно, я не мог не подумать о таком решении. Но я не верю, что подобный призыв возымеет действие.
— Вы полагаете, у банкиров не осталось патриотических чувств? — премьер-министр уже почти кричал, обрушив на человека, сидевшего перед ним, все свое влияние и мощь своего кабинета. — Неужели барыш для них важнее чести родины? Неужели, управляющий?
Это обвинение бросило управляющего в нокаут. Пауэрскорт подумал, что вряд ли он вновь встанет на ноги.
— Конечно, люди в Сити так бы не сказали, премьер-министр. Но если им придется выбирать между сохранением своих собственных банков и своих собственных счетов и призрачной идеей престижа страны за рубежом, я не сомневаюсь в их выборе. Они предпочтут сохранить то, что имеют, и не захотят выкидывать это на ветер. Простите, могу я все-таки вернуться к делу Барингов, премьер-министр? В тот раз правительство само взяло на себя организацию спасательных мер. Полагаю, оно должно поступить так и на этот раз.
Премьер-министр стукнул внушительным кулаком по столу — даже картины на стенах закачались.
— Не надо излагать мне дело Барингов, ставя все с ног на голову! Правительство тогда и в самом деле предоставило кое-какие гарантии, но лишь после того, как мы убедились, что они не потребуются. К этому времени ваш предшественник уже принял меры к спасению. Правительство только установило опеку, чтобы довести дело до благополучного исхода. Вы же ничего не сделали для спасения, а ведете себя так — простите, что приходится указывать вам на это, — словно вы вообще не в состоянии принять какие-либо меры. Ни лодки, ни даже крошечной шлюпки не вижу я выплывающей из гавани Сити. Если вы там в Сити не можете сами спасти эту злосчастную фирму, то не забывайте, что правительство не может по своему усмотрению без одобрения парламента распоряжаться такими суммами. Так что Харрисоны пойдут на дно, а следом за ними — репутация Сити и престиж Британской империи.
Воцарилась тишина. Пауэрскорт думал не о последствиях краха для лондонского Сити, а о леди Люси и злоключениях той несчастной семьи — Фареллов. Люси рассказала ему, что старший ребенок тоже умер, да и отец одной ногой в могиле. Комнаты, в которых они жили, принадлежали Частному банку Харрисонов. По дороге на эту встречу Берк сообщил ему, что квартиры будут проданы, а, значит, семья Фареллов вновь окажется выброшенной на улицу. Еще одна вдова, еще три бездомных ребенка. Сколько таких семей останется без крова, если Харрисоны разорятся! Чудовищные цифры статистических данных о нищих в столице подскочат еще выше.
Управляющий мечтал вернуться к своим мирным чайным компаниям и складам. Его фирма сделала неплохое состояние на юбилейном чае — новой смеси, произведенной специально по случаю торжества и включавшей лучшие сорта чая, производимые в империи. Теперь у этого чая появится горький привкус. Роузбери с чувством облегчения думал о том, что он лишь посетитель, а не обитатель дома номер десять по Даунинг-стрит. Уильям Берк размышлял: уж не намеренно ли премьер-министр довел их совещание до критической точки, чтобы потом извлечь кролика из шляпы. Пауэрскорт рассматривал портреты предшественников нынешнего премьер-министра, которые взирали на них со стены: Мельбурн похож на ростовщика, Питт кажется утомленным, Ливерпуль — безразличным.
