— В последние два года, Пауэрскорт, мы в Риме досыта наслушались рассказов о фантастической мощи «Civitas Dei». Надежны эти сведения не более чем кабинет министров в Бразилии с его гибельной, как понятно каждому нормальному человеку, экономической политикой. Вы слышали? Им из Мадрида вроде бы прислали нового министра финансов, поскольку старый проворовался. Неплохо, а? Так вот насчет «Civitas Dei». Говорят, в прошлом году руководство этой бандой было усилено парочкой-тройкой кардиналов, и нечто грандиозное затевается ими у нас, в Англии. Слухи, слухи, сплошная болтовня.
Пауэрскорт наблюдал, как нацеленная кисть, коснувшись бумаги, великолепно прочертила по низу пейзажа голубую речную ленту.
— Да, очень забавно, — промолвил детектив. — Хотя порой, сэр Родерик, даже нелепые слухи полезны для моей работы. И что, рассказывают о каких-то деталях тайной «английской операции»?
Ободренный успехом, сэр Льюис попытался изящно расширить речное русло, но затопил, вернее, напрочь уничтожил парадный подъезд дворца.
— Дьявольство! — вскричал бывший посол. — Изволь теперь переписывать целый кусок! Чего от проклятых римлян дождешься, кроме пакости? Насчет английских дел болтают лишь одно: возня под полным контролем Ватикана. Тут вам, конечно, не Цезарь Борджиа и не Макиавелли, но все чертовы козни строит Рим!
Оставив дипломата-живописца в его студии, Пауэрскорт мысленно продолжал видеть изображенный на пейзаже Хэмптон-Корт. Вспомнилось, что дворец построен имевшим огромное влияние кардиналом Уолси[53]. Затем присвоен королем, не потерпевшим, чтобы кто-либо владел чертогами роскошнее, чем у монарха. Думал ли, прогуливаясь с Генрихом VIII по залам и аллеям Хэмптон-Корта, новый главный советник трона Томас Мор, что тоже станет жертвой королевской немилости? Держал ли в памяти этот жестокий исторический урок сэр Томас Кромвель, нашептывя королю свои советы о религиозной реформе, следующий и столь же плачевно кончивший любимец Генриха? Быть может, именно в этом громадном причудливом дворце планировалось «упразднение монастырей»?
Войдя с перрона вокзала Виктории в купе, Уильям Маккензи присел на самом краешке дивана. Путешествовать первым классом он не привык. Через три купе от него устроился Доменик Барбери, отказавшийся от услуг носильщика, ибо весь его багаж состоял из одного черного чемодана. Помимо неуютного вагонного шика Маккензи чувствовал неловкость, оттого что на прощание Пауэрскорт чуть не насильно положил ему в карман солидную пачку наличных.
— Никогда не знаешь, кого и какой суммой придется подкупать, Уильям. В Риме вас встретит гид- переводчик, которого рекомендовал наш бывший посол. Это некий журналист в отставке, Ричард Бейли; женат на итальянке, страну знает как свои пять пальцев.
Маккензи надеялся, что его старая матушка не узнает, куда отправился ее сынок. Ярая пресвитерианка свято верила, что католическая церковь — оплот дьявола, а Папа Римский — очередное воплощение сатаны. Пресвитер их общины гордился своим внутренним и внешним сходством с неистовым Джоном Ноксом, великим кальвинистом, духовным пророком Шотландии XVI века. Он даже собрал всю литературу о Ноксе, дабы усвоить слог и манеру его проповедей. Как часто маленький Уильям сиживал на скамье рядом с матушкой, мечтая о своем во время грозных обличений правящего Ватиканом антихриста и проклятых вовеки римских мерзостей: продажи индульгенций, извращения главных библейских истин, идолопоклонства перед греховными картинами и статуями. Однажды в Индии Маккензи рассказал Пауэрскорту, что своему феноменальному терпению он научился в детстве, покорно внимая многочасовым речам, пылавшим угрюмой яростью во имя Господней любви.
Вспомнилось напутствие Пауэрскорта:
— Нам важно, Уильям, разведать как можно больше. Но еще важнее, чтобы вас не схватили. Страшно подумать, что случится, если эти люди заподозрят слежку с целью раскрыть их заговор. Даже представить невозможно…
Маккензи выглянул в окно: на вокзальных часах было почти одиннадцать. Сундуки и шляпные коробки уже заполнили хранилище багажного вагона, носильщики закидывали последние чемоданы в готовый тронуться поезд. Маккензи еще раз проверил свой билет: Лондон — Кале — Париж — Лион — Турин — Пиза — Рим. Раздался свисток, опустились зеленые флажки, и поезд медленно двинулся, оставляя на перроне машущих вслед провожающих. Уильям Маккензи начал свой поход на Вечный город.
В Комптон Пауэрскорт вернулся с мыслью, что близка разгадка хотя бы одной здешней тайны. Той самой, что несколько недель назад привела его в тихий церковный город. Разрешение на эксгумацию столь спешно и секретно спрятанного в гробу Джона Юстаса было получено. И все-таки еще оставался шанс обойтись без этой тягостной процедуры. Первым делом Пауэрскорт встретился со старшим инспектором Йейтсом, показав ему привезенный из Лондона документ.
— Спасибо, старший инспектор, что вовремя прислали все необходимые бумаги. Министр внутренних дел завизировал ордер на эксгумацию. Хочу, однако, сделать последнюю попытку разговорить доктора Блэкстафа. Но мне нужны боеприпасы для обстрела. Если мы вскроем гроб и обнаружим, что Джон Юстас умер насильственной смертью, какое обвинение можно предъявить доктору?
— Ну, мы, например, можем обвинить его в сокрытии убийства с корыстной целью. Ему ведь по завещанию отходила неплохая сумма.
— Не думаю, что суть его мотивов так груба. Да и присяжные не согласятся с подобным обвинением. Доктор, по-моему, действительно очень порядочный человек. Нет ли менее тяжкого прегрешения перед законом?
Йейтс почесал затылок.
— Препятствие полицейскому дознанию, утаивание истинных причин смерти канцлера Юстаса. Разве что этим вот пугнуть?
Усадебный дом был пуст. Леди Люси Пауэрскорт нашел в саду, где она смотрела, как дети играют в мяч. Он нежно поцеловал жену, она ласково провела рукой по его волосам.
— Особенно похвастаться нечем, Люси. Но некие ответы, если только это не плод моей фантазии, совершенно невероятны. Не хотелось бы сейчас говорить конкретно и называть кого-либо, вдруг ошибаюсь.
— Даже мне не скажешь, Фрэнсис? — вопрошали преданные глаза леди Люси. — Мы же столько лет вместе.
— Не надо, чересчур опасно, любовь моя. Поверь, едва угроза схлынет, ты узнаешь все-все. Ну а теперь рассказывай, что тут у вас.
Леди Люси поведала о дикой стычке с хормейстером, о его странной, преувеличенной тревоге по поводу некой специальной хоровой программы к юбилею. Рассказала она и об успехе Джонни Фицджеральда, обнаружившего соборного каноника за проведением мессы в католической церквушке городка Лэдбери-Сент-Джон.
Итак, в двоих, этом канонике и архидиаконе, сомневаться больше не приходилось — католики. Практически не оставалось сомнений и относительно еще двоих. Поднявшись с садового кресла, Пауэрскорт трижды обошел сад, прежде чем снова, держа за руки детей, предстать перед леди Люси.
— Мне пора, боюсь опоздать, — сказал он, целуя на прощание жену и детей.
— Куда ты, папочка? — хором вскричали Оливия и Томас, в страхе, что отец опять далеко и надолго уезжает.
— Схожу к доктору Блэкстафу, — успокоил Пауэрскорт. — Что-то неважно себя чувствую.
Глядевшая вслед мужу леди Люси не знала, что Пауэрскорт идет обсуждать с доктором не собственное самочувствие, а ту загадочную смерть, с которой началось все это комптонское дело.
Дорогой к доктору Пауэрскорту было о чем поразмыслить. Два мертвеца: сожженный на вертеле в очаге и разрубленный на части, подкинутые там и сям. Новые песнопения, которые необходимо разучить к юбилею древнего собора. Архидиакон, с его четверговыми поездками на мессы в домашней часовне Мэлбери-Клинтон, со спрятанным в саквояже католическим облачением. Давний торжественный обед в оксфордском Тринити-колледже, где на столе ярко горели свечи, освещая черно-алые мантии ученых мужей, бросая по стенам тени услужливо снующих слуг, огнем играя в бокале вина перед почетным гостем
