царский трон сыну Телемаху (все тут же подумают про Фрэнсиса и Томаса), тоже читать не стоило. И, понадеявшись, что никто этого не заметит, Джонни пропустил опасную строфу:
Неожиданно послышалось еле слышное бормотание, и одеяло на кровати чуть шевельнулось, словно Пауэрскорт вздрогнул во сне. Джонни продолжал громко читать. Сара и Эдвард вскочили. Оливия вцепилась в руку Томаса.
Невнятный шепот превратился в звуки знакомого, родного голоса. Голоса очень слабого, но, несомненно, принадлежавшего Пауэрскорту, который тихо вторил Джонни, вторил вдохновенным стихам Теннисона. Леди Люси зарыдала. Томас, не веря счастью, окаменел. Оливия смотрела на отца так, будто ей предстало волшебное видение. Пауэрскорт и Фицджеральд, два друга, что были единой волей в самых опасных переделках в разных частях мира дерзко, упрямо шли «штормам наперекор».
«Дудки! Нам с Фрэнсисом еще далеко до финиша», — сказал себе Джонни. Он сделал торжественную паузу, чтобы отметить возвращение Пауэрскорта к жизни.
— Читай, Джонни, читай! Не останавливайся! — взмолилась леди Люси, чувствуя, что в эту минуту жизнь ее мужа неразрывно связана с поэтическими строками.
Голос Пауэрскорта звучал все более внятно. Жена и сиделка, подложив подушки, помогли ему приподнять голову. Он улыбнулся окружающим слабой улыбкой.
Голос Пауэрскорта был первым чудом, изумившим всех. Не замедлило явиться и второе. Проснулся в своей корзинке смышленый Кристофер, самый младший Пауэрскорт.
Кристофер узнал голос, к которому уже привык, но не слышал в последние дни, — его любимый голос. Малыш протянул ручонку и улыбнулся отцу. Улыбнулся первый раз в жизни. Леди Люси, Оливия и Томас, не отрываясь, смотрели на синие блестящие глазенки, сияющее личико. И теперь слезы потекли по щекам Пауэрскорта. Они бежали, пока он не заметил, что малыш тоже вот-вот расплачется.
Поэма продолжала звучать. Все взялись за руки: Эдвард, Сара, Джонни Фицджеральд, всхлипывающая сиделка, леди Люси, сам Пауэрскорт, Оливия и Томас, который взял за пальчик малыша Кристофера. Круг любящих сердец взволнованно внимал строкам лорда Альфреда Теннисона:
Кристофер снова улыбнулся, на сей раз матери. Ему явно понравилось улыбаться, похоже, он будет веселым парнишкой. Никто уже не сомневался — кризис миновал, Пауэрскорт будет жить! Краски понемногу возвращались на его бледные щеки. И тут леди Люси ощутила страшную усталость. Глядя на Фрэнсиса, она поняла — никогда ей не хватит смелости попросить мужа бросить его рискованные расследования. Эдвард думал о том, чего стоило Пауэрскорту расследование убийств в Куинз-Инн. Сара же мысленно репетировала вечерний отчет матушке о случившемся на ее глазах чудесном воскрешении, о том, как лорда Пауэрскорта вернула к жизни улыбка младенца. Джонни, открыв последнюю страницу, бросил взгляд на финал. Люси права, он должен дочитать до конца. Это действительно лучшая эпитафия Пауэрскорту, но понадобится она не сейчас, а через десятки лет, когда он будет глубоким старцем. И Джонни смолк, предоставив другу самому прочесть заключительную строфу. Держа за руки сыновей, в крепких объятиях жены и дочки, лорд Фрэнсис Пауэрскорт окрепшим, звучным голосом прочел: