Рост Гвендолин в холке достигал по крайней мере трех футов, длина добрых пяти футов от носа до хвоста. Крупнее дога. С жесткой серо-серебристой шерстью и такими темными глазами, что они казались совсем черными. И необычайно выразительными. Сейчас она выглядела обеспокоенной тем, действительно ли он ее простил.
— Это ирландский волкодав, — сообщила ему Мэгги с легкой насмешкой в голосе. — Они на самом деле очень добрые. Гвен четыре года. Кто-то оставил ее у ветеринара по соседству и так за ней и не пришел, когда ей было всего шесть месяцев. И с тех пор она живет у меня.
Мэгги подала ему полотенце и почесала макушку Гвен. Собака почти доставала ей до плеча.
— Нас связало наше трагическое прошлое.
— Я заметил. У нее ваш очаровательный характер, — ответил Бо, перебросив полотенце через шею и вытирая концом волосы. — Сперва кидаетесь, потом просите прощения.
Вместо того чтобы вспыхнуть, Мэгги рассмеялась. Смех больше напоминал горловое бульканье. Этот неожиданный звук, то, как она легко рассмеялась над самой собой, вызвали у него ответную улыбку. На мгновение между ними не осталось ничего, кроме шутки. Затем она вспомнила, что он враг, и смех замер. Она спрятала его, словно тайну, которой не собиралась делиться. И осталось только неловкое молчание, уклончивый взгляд ее глаз и ощущение, что его обокрали.
— Простите, что не предупредила вас о Гвенни. — Мэгги пожала плечами. Одна бретелька комбинезона спустилась с ее плеча. — Она была на кухне, гонялась во сне за кроликами, когда я вас впустила. Я не думала, что она проснется.
— Ничего не случилось.
Ничего не случилось.
У Мэгги подогнулись колени, когда до нее дошел смысл фразы, и нахлынуло воспоминание. Она закрыла глаза, попыталась прогнать его прочь, но это не помогло.
— …С-Сара?
— О, Боже мой! Мэгги! — Сара резко обернулась, вытерла глаза и посмотрела вверх на лестницу. — Иди в постель, Мэгги. Все хорошо.
— Но Сара, я же слышала…
— Мэгги Мей, не надо больше сюда спускаться! — Голос Сары звучал резко, в нем слышалось отчаяние, и Мэгги испугалась. Сара внезапно улыбнулась, но Мэгги понимала, что это не настоящая улыбка. — Иди ложись, детка. Я разбила мамину вазу для цветов, вот и все, и испугалась. Сейчас уберу осколки. Ничего не случилось. Иди в постель. Ладно? Пожалуйста… Ничего не случилось!
— Мэгги?
Кто-то тряс ее за плечи, но ее рассудок не хотел расставаться с прошлым. «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!» Это слово эхом отдавалось у нее в голове, не выпуская из той ночи. Не похоже на Сару — плакать и просить. Совсем не похоже. Что-то тут не так. У Мэгги болел живот, и ей не спалось. Ей было всего десять лет, она была послушной девочкой и сделала то, что просила Сара.
Может быть, все было бы по-другому, если бы она не пошла спать. Может быть…
— Мэгги. Все в порядке. Открой глаза. Когда открываешь глаза, воспоминания отступают.
Руки мягко скользили по ее плечам, гладили по лицу, большие пальцы смахивали слезы. Утешали. Ее щеки были мокрыми. О, Господи, эти руки принадлежали Бо. Он вытирал ей слезы.
Мэгги заставила себя открыть глаза, надеясь, что все это было только плохим сном. Черные глаза Бо находились на расстоянии нескольких дюймов от ее глаз. Колени у Мэгги снова подогнулись, но его руки оторвались от ее щек и подхватили под локти, поддержав ее, а она схватилась за его рубаху на груди. Мэгги чувствовала себя такой уязвимой, такой беспомощной, как никогда в жизни.
И ничего не могла с этим поделать, только держаться за Бо. Он был ей сейчас необходим. Она стояла между двумя мирами — и не здесь, и не там, с Сарой. Руки ее дрожали, ей было холодно. Боль в груди стала почти невыносимой, а дышать приходилось через силу. Она вынуждена была прилагать столько усилий, чтобы сосредоточиться.
И все время она пыталась отделить чувства маленькой Мэгги от ужаса Мэгги взрослой. Потеря самообладания была самым ужасным из кошмаров. Ничто и никто не мог ее достать. Именно так она выжила, так сохранила свою целостность. Годы, проведенные в этой системе, научили ее этому.
— Все в порядке. — Его голос эхом отразился в ней, проник глубоко внутрь, буквально пригвоздил ее к месту. А затем стал мягким и вкрадчивым, словно ему нечего больше было делать, как нянчиться с ней. Как будто он это уже делал прежде.
— Я здесь. Ты здесь. Мы одни, больше никого. Только дождь. Ш-ш-ш… что бы это ни было, оно прошло. Прошло, дорогая.
Мэгги снова почувствовала, как подступают слезы. Это не прошло. Ей придется снова пройти через это. Те же воспоминания… другие воспоминания… не имеет значения. Та ночь снова подкрадется к ней, прорвет ее самообладание, завладеет разумом, хочет она того или нет. Заставит встретиться лицом к лицу с правдой.
Все, что угодно, может их вызвать. Все, что угодно. И кто угодно.
Только остаток гордости удержал ее от того, чтобы уступить желанию прижаться к нему и позволить теплу его ладоней растопить холод, заставляющий ее дрожать от озноба. У нее возникло глупое ощущение, будто она в безопасности до тех пор, пока он ее обнимает. А Мэгги никогда не чувствовала себя в безопасности. Она держалась только благодаря самообладанию. Вот и сейчас она должна взять себя в руки и восстановить нанесенный ей урон.
— Мне уже хорошо… — прошептала она верхней пуговке рубашки Бо.
Бо едва расслышал ее шепот, но тихие слова все равно проникли в его сердце. Он знал, что ее глаза так же проникнут в его душу, но все равно пальцем поднял ее лицо за подбородок к своему лицу. У него не было выбора. Его мозг не участвовал в принятии решения.
Мэгги закрыла глаза и глотнула воздуха, когда он заставил ее поднять голову. На выдохе она наконец открыла глаза.
— Это так ужасно? — тихо спросил он, тыльной стороной пальцев поглаживая ее шею.
Она глотнула.
— Ч-что?
— Быть так близко от врага.
— Ты не…
— Хорошо. Рад этому. — Его взгляд задержался на ее мягких, полураскрытых губах. — Не люблю целовать женщин, которые считают меня плохим парнем.
Бо ждал, когда его слова дойдут до ее сознания, ждал, что Мэгги отстранится. Когда этого не произошло, он прижался губами к ее губам.
5
Мэгги решила, что сошла с ума. Потому что ей хотелось, чтобы ее целовали. Сам этот факт подводил ее под диагноз, но ей было все равно. Вся логика мира померкла перед желанием согреться, забыть прошлое и то, что оно могло с ней сделать. Может быть, если она поцелует Бо, то сможет это сделать. По крайней мере, так она лгала себе.
Пока его язык не прошелся по изгибу ее губ.
Это прикосновение было его клеймом и предостережением. Речь шла о том, чтобы перейти черту и признать чувственный ток, который возник между ними. Ни один из них не мог позволить себе такой риск, и ни один из них не мог остановить то, что должно было произойти.
Тишина окружала их, заглушала здравый смысл. Осталось только предвкушение. И невыносимая уверенность в том, что она потеряла рассудок. Мир сузился до сильных губ, небритого подбородка и запаха дождя и мускуса.
