хотел никого тревожить лишний раз. Но даже знавшие наместника хорошо не находили в его чертах беспокойства. Он словно и впрямь доверился судьбе и готов был к любой перемене.
На сей раз решительно и даже резко отверг просьбу Айхо взять его с собой.
— Это не Столица, где ты мог показать себя во всей красе. Нам будет не до развлечений.
Заметил, что Айхо потемнел от таких слов, но ничего не прибавил. Зато пару часов спустя призвал юношу к себе и отдал ему футляры с рисунками, заметив:
— Раз ты ухитрился их в Сиэ-Рэн привезти, пусть будут у тебя.
Не все отдал, только самое любимое, прочее оставил в доме.
Столь же решительно отверг намерение Шинори сопровождать господина. На горячие заверения, что Шинори и как охранник весьма неплох, заметил, что охрану с собой берет и один человек ничего не прибавит.
А Ниро, услыхав разговор, и заикнуться не посмел о своем желании принять участие в поездке. Понимал — и ему будет отказано.
Поэтому просто дождался, пока процессия не выедет за ворота, и пристроился к свите наместника. Заметив Ниро верхом на пегой лошадке, сосредоточенного и совершенно уверенного в себе, Йири остановил коня и долго смотрел на юношу. Тот поймал взгляд и только плечом повел — приказа не нарушал. Не было приказа. А сопровождать господина — прямая обязанность.
Йири усмехнулся и поехал вперед. Такого попробуй заверни.
Хину ждала ребенка — трудно было ходить, и она почти не покидала хижины, занимаясь домашними делами. Дед кашлял, но в остальном на здоровье не жаловался. Только Аоки не хватало чего-то. По вечерам он смотрел на горящий огонь и словно взлетал вверх с каждой искрой — и возрождался в другой, когда предыдущая гасла.
Он привык бороться за жизнь, отстаивать собственное достоинство, куда-то идти. А здесь было тихо.
Порою хотелось вскинуть голову и, точно горный волк, долго выть в безмятежное темное небо. Сам на себя злился, когда понимал — единственную надежду черпает в памятных словах: «Я позову тебя».
Но месяцы шли — а зова все не было. Месяц Журавля сменился месяцем Лесной Куницы, анна-и- Харимэ.
Аоки снилась ночь.
…Он шел среди кустарников и деревьев и знал, что находится в горах Юсен, только севернее места, где жили они с Хину. Он шел за чем-то важным, за тем, что сам сейчас не мог понять и вспомнить.
Долго шел. Часа два пролетело, а то и больше — но звезды не двигались, словно не собиралась ночь покидать землю.
Шелест ветерка донесся до слуха, и парень различил слова, которые вспоминал часто:
— Будет день, и я тебя позову. И ты придешь, даже если не будешь того хотеть. Придешь сам…
Теперь Аоки знал, куда он идет.
И не удивился, увидев очертания походных шатров, черные, смутные в темноте.
Аоки продрался через кустарник, огляделся. Сейчас было нетрудно смотреть на мертвых — не видно лиц. Все одинаковые. Чуть металлический запах крови — еще не успела высохнуть. Ветер поднялся — забился кусок полотна. Живой звук испугал куда сильнее зрелища смерти.
— Вот и пришел, как тебе обещал… — пробормотал глухо. Боялся даже мысленно произнести имя. И без того знал, кого надо искать. Но не мог шевельнуться.
Стоял — и вспомнил детство. Как-то глиняную фигурку разбил, память о друге. Так же стоял столбом и не верил, что не собрать черепки, что и вправду — разбилась. Только когда начал верить, что и вправду — все, двинулся вперед осторожно.
Его нашел скоро. Постоял, потом опустился на землю рядом.
— Вот видишь, как нас рассудили… — слова царапнули глотку неубедительностью и ненужностью.
Огляделся. На расстоянии локтя увидел юношу, почти мальчика. Понял — тот пытался закрыть собой человека, которому посвятил жизнь. Прошептал парнишке:
— Дурачок…
И, словно сейчас решившись, — хотя решение в нем зрело давно, — сказал другому:
— Не надо тебе тут оставаться. Пойдем со мной, — и взял на руки бывшего врага своего — и господина, поднялся.
А ночь была черной. Ее бы кострами развеять, но погасли костры. Бледный месяц висел над деревьями. Листва шелестела, испуганная. Скоро духи начнут слетаться на кровь. Может, они уже тут? Разве не их глаза вспыхивают между ветвей?
Аоки шел, спотыкаясь о корни. Чувствовал, где тропа, хоть и не видел ее.
Духи —
«Ты защитишь меня, Забирающий души», — подумал Аоки, взглянув на бледное лицо, почти неразличимое в темноте. Тело не казалось тяжелым — или работа в копях сделала руки такими сильными? Или… он побоялся додумать и смотрел теперь только перед собой.
Костер? Некогда, и трудно справиться одному. К тому же он помнил — северяне из Хэнэ оставляют тела земле. Во сне Аоки знал — в полутора ани есть место, расщелина… там.
Сколько ни шел, была ночь — а добрался туда перед рассветом. Пока резал ветки, собирал стебли высокой упругой травы — начало светать. Дно расщелины было неровным — Аоки набросал веток и стеблей выровнять ложе. Тот, рядом, казался спящим — особенно когда Аоки стер ему кровь с лица. Длинные волосы чуть шевелились под утренним ветром.
Аоки поднял его, положил осторожно на приготовленную постель. Укрыл своей курткой — потрепанной, старой.
«Прости. Больше нет ничего». Не удержался — отогнул ткань, глянул в лицо — спокойное. Такое, как и всегда.
Потом завершил то, что должно.
Проснувшись, Аоки долго глядел в потолок. Потом встал и выскользнул из хижины. Хину не пошевелилась даже, лежала, улыбаясь — ей снилось что-то хорошее.
Он плохо запомнил путь, которым шел во сне, но уверен был, что все равно не собьется с дороги. Не к поляне направился, а туда, куда пришел после.
К вечеру Аоки вышел на небольшую полянку, над которой поздние шмели летали, собирая последние капли нектара с цветов.
Скала напоминала формой крыло. И прожилки зеленые были на ней, как во сне. А чуть сбоку — небольшая расщелина, и ее прикрывала сорванная, чуть увядшая трава вперемешку с ветками.
Но что скрывали они, понять было невозможно, да и близко подойти — страшно. Аоки долго стоял и с места не двигался, и лишь когда начало темнеть, поверил, что сон немыслимым образом оказался правдой.
Непонятное чувство овладевало им, пугающее, и трудно было противиться. Хотелось откинуть ветки и землю, чтобы снова увидеть лицо. Слишком причудливо переплелись сон и явь. Это место могло быть могилой. Могло и не быть. Но если да, то… Вкрадчивый голосок шептал через плечо: «сейчас еще можно, а потом будет поздно. Или больше никогда не увидишь! И не узнаешь, сон ли тебе привиделся, или вправду Бестелесные направили сюда твою тень, чтобы ты мог исполнить свой долг!»
Холодные струйки побежали по лбу. А голос уговаривал, и Аоки понимал — еще немного, и не удержится. Тогда он вскочил и опрометью кинулся по тропинке, дальше от скалы, куда-нибудь, только бы не сделать запретного.
Словно испуганный кролик, мчался наугад сквозь лес, пока оставалась сила бежать. Потом навалилась усталость, но он все-таки шел, чтобы далеко и поздно было — вернуться. Так он появился в предгорье. Там долго пробыл. Смеялся с деревенской молодежью и много пил — впервые в жизни, стараясь заглушить зов, плывущий оттуда, от ущелья Тайро.
«Ты можешь еще…»
Три дня спустя зов ослабел, и Аоки вздохнул с облегчением. Ненадолго — в деревеньку пришла весть, что отряд наместника погиб в ущелье, а его самого не нашли.
