Аоки возвращался домой, к женщине с рыжеватыми волосами — Хину ее звали, кажется. В мыслях шум стоял — с похмелья, наверное.
Шел по лесной тропинке. Сосны гудели, и в голове гудело. Поглядев в сторону ущелья Тайро, громко сказал:
— Знаешь, я ведь помню твои слова. «Я думал, ты птица-асаэ, Возрожденная, а ты просто цыпленок…» Они мне в душу запали, эти слова. Я и впрямь считал себя сказочной птицей. Все моим крыльям по силам! Гордился — ведь я каждый раз восставал из пепла, из развалин собственной жизни. Но я ошибся. А вот ты…
И прибавил, внезапно севшим голосом, заметив на ветви неподалеку черную птицу, с насмешкой склонившую голову:
— Ты вернешься когда-нибудь…
Айхо не мог взять в рот ни кусочка — даже пить его заставляли товарищи. С того дня, как пришла весть о гибели отряда в ущелье Тайро, прошло больше недели. Тела наместника не нашли. У многих тлела надежда в душе, что его забрали живым. И у Айхо. Поэтому он пытался порою поесть — только горло сжималось.
— Умрет мальчишка, — хмуро сказал Рэита. — Нет бы рассудок задействовать… если вернется Высокий, Айхо он уже не увидит.
Большую часть времени Айхо проводил в своей комнатке, в полутьме — яркий свет резал глаза. Много спал — во сне боль не чувствовалась, а от кошмаров защищали, видимо, Бестелесные, жалевшие юного актера. Но порой он начинал метаться по комнатке пойманной хассой и после выбегал на улицу и пропадал там, среди народа, жадно вглядываясь в лица. Уж и ноги почти не держали — а все же откуда-то брались силы на безумные поиски.
А Вьюрок следовал за ним тенью.
…Чья-то тяжелая ладонь опустилась на плечо Айхо.
— А? — он обернулся, медленнее, чем раньше, и покачнулся. Высокий светловолосый парень, несколькими годами старше Айхо, смотрел угрюмо.
— Не жди. Не придет, — и повернулся идти прочь.
— Постой! — взмолился Айхо. — Кто ты? Откуда знаешь? И… что знаешь?
— Знаю то, что сказал! Не спрашивай. А про тебя услышал здесь, в городе. Не дело так — мучиться неизвестностью. Прощай, — и стремительными шагами направился к повороту улочки — кинувшийся к ним Вьюрок не успел даже лица разглядеть. Зато увидел лицо Айхо — и перепугался, как никогда в жизни. Тот улыбался — так, как улыбаются при отпустившей невыносимой боли, зная, что отпустила она перед самым концом.
— Ты… — друг боялся задать вопрос. Улыбка… следом уйдет. За тем, без кого жизни не мыслил.
— Не бойся, Вьюрок. Я буду делать то, что нужно. Что должен. Он же верил в меня …
— Я гулял по горам.
— Отчаянный, как отец, — пробормотала женщина, зарываясь лицом в волосы мальчика. Тот нетерпеливо стал вырываться.
— И куда ты ходил? — послышался голос Аоки, и сам он возник на пороге, смеющийся.
— Там… скала такая, с прожилками зелеными, похожая на крыло, подле нее расщелина и ручей. Шиповника много… А еще там пел черный дрозд.
— Ох… — Хину прижала пальцы ко рту. Мальчик не понял, отчего родители так странно переглянулись.
— Не ходи туда больше! — резким, каким-то чужим, неприятным голосом сказала мать.
— Пусть, — возразил отец и добавил совсем непонятное: — Он не сделает мальчику зла.
— Ты… сам называл его тварью! Он оставил тебе знак на всю жизнь!
— Как бы я ни называл… он не тронет ребенка. Это я знаю. И дай Сущий моему сыну такого защитника! — сказал Аоки почти грубо, повернулся и скрылся в доме.
Малыш испуганно смотрел, как плакала мать.
Наверняка были те, что знали, куда исчез Йири — но молчали. А в горах и предгорье Юсен вскорости поползли слухи о новом отшельнике, закрывающем лицо белой тканью.
Известно — знаменитый художник Кирата, ученик самого Весеннего Ливня, разыскивал этого человека. И другой художник, Кедровая Песнь, не раз появлялся в этих краях, преследуя ту же цель. Кем был тот отшельник, узнать не смогли.
Слухи ползли, что бывший наместник Окаэры не пожелал вернуться в свои владения, о которых раньше так заботился. Странно сие, не в характере Йири Алайя.
Однако тех, кто так думал, было много — может, и не ошиблись они.
