Рози не была уверена, что Джонас права, но ей не хотелось больше говорить на эту тему.
— Я подумаю об этом.
— Хорошо, а теперь пошли поедим, я умираю от голода.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал Майк, подходя к Кенту. Тон его был таким же сухим, как и тост, который он протягивал. — Похоже, этот тост последний, который остался на «Титанике», — добавил Майк.
— Спасибо, — ответил Кент и положил еду на тарелку, хотя ему совершенно не хотелось есть.
Он все еще не мог уяснить себе, как он очутился в этом месте. Ему следовало сидеть за рабочим столом. Когда утром он зашел в свой кабинет, гробовое молчание, аккуратный стол, компьютер и другие мигающие приборы показались ему такими же гостеприимными, как тюремная камера.
Затем он услышал шорох из соседней комнаты. Кон освобождал свой стол. Это было уже свыше его сил.
Кент быстро вышел из кабинета. И наверное, он выглядел очень странно, когда быстрыми шагами проходил по коридору. Мэй подозрительно посмотрела на него, Сьюзен изумленно улыбнулась. А ему необходимо было как можно скорее выйти на свежий воздух. Он должен был заставить себя не думать о Рози. К тому времени, когда способность мыслить вернулась к нему, он оказался в доме родителей, где вся семья была в сборе. И ему пришлось остаться.
— Где Рози? — спросил Майк, осматривая наполненную до краев тарелку Кента. — Я предполагал, что она будет тут сегодня.
— Я думаю, она дома. — Кент положил на тарелку яичное суфле, добавив его к ростбифу и соленым огурцам.
— Ты поломал все? — скривив губы, спросил Майк.
— Что поломал? — Кент продолжал наполнять свою тарелку, взяв еще несколько кусочков бекона с сервировочного стола. А Рози говорила, что он плохо питается! Если бы она видела его сейчас! Если бы только он мог ее увидеть!
— Твой роман с Рози.
Кент внимательно посмотрел на брата.
— Прекрати, Майк. Я не хочу говорить об этом.
После непродолжительного молчания Майк согласился и устроился рядом с братом. Кент внимательно рассматривал свою тарелку, как будто видел ее впервые.
Никакого желания есть у него не появилось. Отодвинув тарелку, он налил стакан апельсинового сока.
— Она считает, что я работаю слишком много.
— Так и есть, — спокойно отреагировал Майк.
— Она хочет иметь целую ораву детей, дюжину отпрысков.
— Ну и что? — Майк указал свободной вилкой на собравшихся на завтрак мать, отца, восьмерых отпрысков, их жен, мужей и большое количество детей. — Она хорошо подойдет к этой компании.
Кент проследил за жестом брата и тяжело вздохнул.
— Ты не понимаешь. Никто из вас не понимает. Я не хочу таких сложностей. Я хочу…
Майк продолжил вместо него:
— Свою собственную комнату и совершенно новую рубашку прямо из магазина. Что-нибудь, что не прошло через руки других детей.
Кент не понимал, к чему это было сказано. Он, черт возьми, совсем не собирался говорить о своем детстве. Открыв рот для возражений, он закрыл его, решив не спорить.
— Я знаю это чувство, — невозмутимо продолжал Майк, — так как я старше тебя, вещи, попадавшие ко мне, проходили через меньшее число рук, чем у тебя. И все равно это было чертовски неприятно. — Он улыбнулся. — Я мечтал об отдельной комнате, аккуратных книжных полках, собственном футбольном мяче… И я все получил. Потом я встретил Леону, и она все разрушила.
— Не понимаю. Я думал, у вас двоих все в порядке. — Кент всегда считал, что его брат и Леона были счастливой супружеской парой. Если это не так, то его теория верна: при таком большом количестве детей трудно быть счастливыми. Глаза у Майка округлились.
— Ты что, шуток не понимаешь? Попробую объяснить тебе более простым языком. Я предпочитаю Леону, мальчиков и этих двух малышек, — он указал на длинный стол, где Леона помогала Эмме и Джейн выбрать подходящую еду, — самому распрекрасному футболу. Понимаешь?
Кент повернул свой стул так, чтобы видеть сервировочный стол. Его внимание сосредоточилось на двух девочках, поглощенных сложной задачей — с полной тарелкой в руках у каждой протиснуться сквозь толпу к тому месту, где сидели Майк и Кент. От напряжения язычки у них были чуть-чуть высунуты. Они были уже почти у цели, когда раздался крик Джейн:
— Зак, смотри вперед, осторожней!
Перед глазами Кента Зак с шариком над головой, который целиком завладел его вниманием, с силой налетел на девочек, когда они были в двух шагах от Кента. Ни девочки, ни тарелки не выдержали удара. Кент протянул руку, пытаясь их поймать, но было уже поздно.
Сначала на него обрушились яйца, кетчуп, джем, а затем — две испуганные малышки. Его белая рубашка и брюки были покрыты разноцветным слоем жирной еды.
Когда он и плачущие девочки наконец смогли встать на ноги, вокруг них собралась масса народа, и все говорили одновременно. Эмма указала на лоб Кента и испуганно вскрикнула:
— Дядечка, у тебя лоб в крови!
Он коснулся лба и убедился, что девочка права. — Дай я посмотрю, — протиснулась к нему Джейн.
Она вытерла кровь чистой льняной салфеткой, приложила ее к порезу и громким голосом потребовала:
— Дайте кто-нибудь бинт. Это всего лишь царапина. Он, безусловно, будет жить. — Джейн приложила руку Кента к салфетке, а сама обратилась к сыну.
Пока Зак выслушивал тысяча первую лекцию о том, что «надо смотреть, куда ты идешь», Кент посильнее прижал салфетку и сумел отделить липкую рубашку от своей груди. Джейн и Эмма, прекратив рев и убедившись, что они целы и невредимы, с изумлением смотрели на Кента. Его мать из своей бездонной сумки извлекла мазь, лосьон, бинт, протерла рану и забинтовала голову. Девочки не отходили от него.
Когда мать перестала суетиться вокруг Кента, он улыбнулся девочкам и протянул к ним руки. Они тут же взобрались к нему на колени. Все трое выглядели так, как будто они только что кончили раскрашивать руками картинки.
Эмма коснулась его повязки.
— Бедный дядечка, — произнесла она как взрослая. Когда она убрала свой палец, Джейн тут же повторила ее жест. Прикосновение их маленьких пальчиков было как поцелуй бабочки. Обе малышки были зачарованы видом белой марлевой повязки.
— Все в порядке, — сказал Кент. — А вы как? Хорошо?
Обе девочки закивали в унисон.
— Мама говорит, что ты герой.
— Она действительно так говорит?
Он поцеловал каждую в светлую головку.
— Мне это очень приятно, я всегда хотел быть героем, — пошутил Кент.
— А если я поцелую, будет лучше? — спросила Джейн, указывая на его рану.
— Конечно, это как раз то, что мне нужно.
Он нагнул голову, и обе девочки запечатлели нежные поцелуи на его повязке. Но даже после этого они не отходили от Кента, теребили и гладили его, пока мать не увела их, чтобы вымыть рожицы и переодеть.
Проводя пальцами по краю повязки, Кент смотрел, как они уходили. Ему было смешно, что его назвали героем. Сам он чувствовал себя совершенно раздавленным, как сорванная неделю назад слива.
