Кофейник стоял на газовой плите. Я зажег горелку и заметался по комнате, сопротивляясь нарастающему желанию выпить и стараясь удержать свое воображение в рамках разумного. По-видимому, Вера очень устала и ушла, не дождавшись меня; она, может, все еще в метро.
Я давно не пил кофе, первый же глоток был для меня, как водка для человека, бросившего пить. Не успел я просмаковать второй глоток, как вдруг кто-то забарабанил в дверь.
— Товарищ Катков! Товарищ Катков, это Парфенова! — Голос был дребезжащий, явно старческий.
Я открыл дверь и увидел старушку, которая присматривала за особняком и убирала мусор. Сейчас она стояла в холодном коридоре, кутаясь в махровый халат.
— Да ведь уже три часа ночи, бабуля. Знаю, что я немного запоздал с уплатой, но…
— Николаша, они увели ее с собой!
Она была перепугана так, как пугаются люди, пережившие ночные визиты сотрудников госбезопасности, хотя об этом, кажется, уже забыли.
— Увели с собой? Кто увел?
— Мужчины.
— Мужчины? А как они выглядели? Были в форме?
Она отрицательно мотнула головой и вошла за мной в квартиру. Подслеповатые глаза цепко осмотрели комнату, ничего не упуская из виду.
— А вы что-нибудь слышали?
— Да, — серьезно ответила она. — Они так шумели на лестнице, что я проснулась.
— Меня интересует, что они говорили.
— Вот этого я не слышала. Видела только, что они усадили ее в машину.
Она с любопытством вздернула голову и, втянув носом воздух, спросила вдруг:
— Чем это пахнет?
— Кофеем.
— А-а, да, я сразу это поняла. Есть у вас еще кофе?
— У Веры есть.
— Может, из-за него ее и арестовали?
— За что? За покупку кофе на черном рынке?
— Они на нее набросились, как звери, Николаша. — Старуха, оживленно жестикулируя высохшими костлявыми руками, уже было повернулась и пошла двери, но вдруг остановилась и вернулась назад.
— Еще я хотела бы поговорить с вами по поводу… — Тут лицо ее сморщилось, она как-то смутилась. — Господи, совсем из головы вылетело, что сказать-то хотела…
— Что-то насчет Веры?
— Нет, нет. Уверена, что не о ней.
— Насчет квартплаты?
— Да нет же. Ну ладно, не беспокойтесь, вспомню все же, — сказала она и, жалко улыбнувшись, зашаркала из квартиры, тяжело дыша.
Не Шевченко ли говорил, что КГБ все еще не дремлет? От этой мысли что-то закололо в животе. Я запер дверь и задернул занавески. Теперь я стал умнее и выдал звонки в милицию и в КГБ, но ничего не узнал. Арест Веры нигде не зарегистрирован, хотя это, разумеется, не означает, что ее у них нет. Заполучить сведения об арестованных гражданах всегда было непросто, это я слишком хорошо знал. Побившись как рыба об лед, я решил сделать так, как в подобных случаях делал всегда. Заложив лист бумаги в пишущую машинку, начал работать и вот что написал:
«В.И.Воронцова, преданного и давнишнего служаку своего отечества, который многие годы конструктивно и открыто предлагал, как надо развивать торговлю и внешнеэкономические связи с западными державами, вчера поздно вечером убили в собственной машине выстрелом из пистолета. Такой гнусный акт бандитизма, такое хладнокровное убийство высокопоставленного сотрудника Министерства внутренних дел вызвали массу вопросов относительно деятельности Комитета по управлению госимуществом. Зная о том, что в Госкомимуществе процветают наиболее опасные виды коррупции, распорядители капиталов переправляют значительную часть их за рубеж, а это, в свою очередь, сильно сдерживает развитие отечественной экономики. Более того…»
Как Вера и говорила, кофе придало мне силы и обострило мысли; несмотря на тревожное состояние, готовые страницы одна за другой так и вылетали из каретки машинки. Всю свою жизнь прожил я в состоянии настороженности и неопределенности. Если бы эти чувства вторглись в мое творчество, я не написал бы и строчки. Откинувшись на спинку стула, я задумался над подходящей формулировкой, но первый лучик света, пробившийся сквозь промышленный смог, подсказал мне, что уже утро.
Я вновь засел за телефон — с тем же результатом. Тогда я выдал звонок одному своему старинному приятелю из Министерства внутренних дел. Юрий Терняк был известный экономист, в свое время учился у самого Шаталина, крамольного академика, отстаивавшего идеи свободной рыночной экономики, идущие вразрез с официальной теорией. Работы его последователей и учеников умышленно держали в тени, пока в стране не рухнула коммунистическая система. Новые власти взяли курс на реформы, ориентированные на свободный рынок. Многие из тех, кто изучал теорию современной монетарной политики и принципы управления рыночным хозяйством, нашли свое призвание в работе по связям с западными банкирами, бизнесменами и предпринимателями, имеющими различные дела в России. Юрий же, в силу своего робкого характера выбравший научную деятельность, а не практическую работу с людьми, занялся разработкой теории экономической политики.
Наша дружба зародилась двадцать пять лет назад в Московском государственном университете, где он наладил обмен подпольной литературой, чем я широко пользовался, обновляя свою библиотеку. А самое важное — он всегда был надежным источником информации. В те далекие времена, дабы укрыться от возможного наблюдения со стороны «топтунов» из КГБ, мы встречались в парках, общественном транспорте. Теперь можно было встречаться и разговаривать совершенно открыто, но не в этот раз, после исчезновения Веры.
— Тебе известна такая фамилия — Воронцов?
— Смутно припоминаю, где-то я ее слышал, — ответил Юрий в потрескивающую трубку.
— А в последнее время ничего о нем не слышал?
— Ничего такого не припоминаю.
— Подбери для меня все, что найдешь о нем, и мы встретимся в ГУМе.
— Не могу. У меня каждая минута расписана. Голова кругом идет.
— Давай, Юра. Дело важное.
— Извини, но я собираюсь на переговоры, а потом должен…
— Юра, Юрочка! Дело и впрямь очень важное. Иначе я бы и не позвонил тебе.
Он долго сопел, а потом, вздохнув, ответил:
— Ладно, договорились. ГУМ. Полдень подойдет?
Меня вовсе не удивило, что Юрия поджимает время; он торчал на службе до позднего часа. Но вот тот факт, что в министерстве и слыхом не слыхивали об убийстве их сотрудника, возбудило мое любопытство. Я попросил Юрия, чтобы его секретарь от моего имени позвонил в приемную Воронцова. Там ответили, что их шеф заболел. Я совсем растерялся. В иные времена было принято утаивать происшествия с высокопоставленными лицами. Может, тут что-то не так или же Шевченко, вопреки своему обещанию, плотно законопатил все щелки.
Записав для памяти, о чем нужно спросить, я направился к метро, а затем сквозь толпу народа к ГУМу, этому универсальному торговому монстру напротив Кремля. От мраморных плит на полу, от стеклянных куполов на крыше звуки здесь отскакивают, словно биллиардные шары. Постоянный гул просто оглушает. Мы с Юрием не раз встречались здесь, не опасаясь, что пас засекут и подслушают.
Я прождал его полчаса на одном из переходных мостиков, аркой выгнувшихся между торговыми линиями.
— Извини, дружище. Только собрался идти, а тут телефон, — объяснил он, но, озадаченный моим заговорщическим видом, понизил голос и быстро спросил:
