страны.
Не переставая указывать на вред, который столь безрассудная политика обязательно должна была принести всем имеющим к ней отношение властям, я продолжал собирать данные о личностях, замешанных в этом жульничестве. Наш консул в Харбине откопал несколько отвратительных фактов о деятельности Хейе в этом городе. Так, несколько лет назад он втянул в темное, сомнительное дело одного из своих партнеров и обманул его, в результате чего последний покончил жизнь самоубийством и в прощальном письме возложил всю вину за свою смерть на Хейе. Хотя партийные круги в Берлине, несмотря на подобные разоблачения, упорно продолжали поддерживать своего эмиссара, но в конце концов они все же были вынуждены лишить его своей защиты. И вскоре Хейе сошел со сцены. А вместе с ним и должность неофициального посла в Маньчжоу-го также была предана забвению.
С этого момента и впредь делами Маньчжоу-го занимались на регулярной основе. Следующим шагом к установлению официальных отношений между Германией и Маньчжоу-го стала отправка делегации в Токио и в Синьцзин (столица Маньчжоу-го. - Прим. перев.) для заключения торговых соглашений с обоими правительствами. Это было осенью 1935 года. Под умелым руководством герра Кипа, бывшего генерального консула в Нью-Йорке (позднее казненного нацистами за участие в германском Сопротивлении), делегация сделала несколько полезных дел.
После бесславной кончины миссии Хейе нацисты отправили в Токио еще одного неофициального эмиссара и наблюдателя. Поскольку Риббентроп создал свою, конкурирующую с МИДом, фирму, он надоедал посольствам и дипломатическим миссиям, посылая свою подающую надежды молодежь за границу шпионить за официальными представителями рейха путем установления широких связей, о которых не сообщалось в посольство. В составе одной из таких миссий Риббентроп направил в Токио профессора Альбрехта Хаусхофера, сына известного основателя 'Geopolitik' и горячего друга Японии, где он провел много лет в качестве военного инструктора. Но Альбрехт Хаусхофер был слишком умен и слишком лоялен, чтобы выполнять обязанности, вытекающие из его миссии, подпольным образом. И потому он поддерживал тесный контакт с генералом Оттом и со мной. Несколько лет спустя он посетил меня в Лондоне. Когда пропасть антагонизма и взаимной неприязни между ним и Риббентропом стала непреодолимой, он покинул Бюро Риббентропа и вступил в Сопротивление, был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам, а потом тайно застрелен гестаповцами в апреле 1945 года во время перевода из Моабита в другую тюрьму, став одной из последних жертв нацистского террора. Стихи, написанные им в тюрьме, были найдены зажатыми в руке мертвеца. Они были опубликованы под названием 'Моабитские сонеты' и получили известность не только за свои поэтические достоинства, но и за документальную ценность.
Политическая обстановка в Японии на протяжении двух первых лет моего пребывания там характеризовалась повсеместной неуверенностью в выборе политики, которой надо следовать. В действительности же шла борьба за власть между соперничавшими фракциями. Националистический революционный элемент, представленный армией, еще не приобрел полного контроля над государственной машиной, в то время как умеренные и либеральные элементы по-прежнему оставались на своих местах. Эта неуверенность отражалась и в смелых, но незавершенных попытках выбрать некий средний курс, предпринимавшихся различными Кабинетами, приходившими к власти. И таким же образом происходили постоянные изменения в триединой проблеме отношений с Россией, Китаем и Соединенными Штатами - в соответствии с ослаблением одних и усилением других соперничавших элементов.
Едва ли из такой внутренней борьбы могло проистекать постоянство во внешнеполитических делах. Хирота предпринимал отчаянные усилия, чтобы улучшить отношения Японии с Соединенными Штатами, сильно поколебленные оккупацией Маньчжурии и выходом Японии из Лиги Наций. С другой стороны, националистические элементы хотели освободить страну от ограничений, наложенных на ее военно- морские силы соглашением о соотношении '2:1', вытекающим из Вашингтонского договора. Это желание, которое в конечном счете привело к денонсации договора, естественно, имело эффект едва завуалированной угрозы для правительства Соединенных Штатов и вызвало похолодание в отношениях между двумя странами, в то время как они, казалось, улучшались в результате усилий мистера Хи-роты и мистера Грю.
Температура русско-японских отношений колебалась от точки замерзания до чуть заметного потепления. В течение 1933 года, когда генерал Араки занимал пост министра обороны, перспектива развязывания войны казалась более вероятной, чем сохранение мира. Араки вместе с Тоямой, идолом националистов, проповедовал в своих речах необходимость и неизбежность войны, а также некую неясную философию, которая, будучи очищенной от таинства мистических оберток, оказывалась не более чем набором вульгарных трюизмов. Таково было, по крайней мере, мое впечатление, когда меня пригласили на личную и конфиденциальную беседу с Араки после его отставки.
Он был отправлен в отставку почти одновременно с моим прибытием в Японию. Разрядка, ставшая результатом его исчезновения с политической сцены, предоставила Хироте удобный случай попытаться выпутаться из паутины частично совпадающих и сталкивающихся интересов обеих сторон в опасном месте Маньчжурии. Его усилия увенчались успехом, поскольку Советский Союз, степень военной готовности которого все еще была недостаточной, считал эту страну слишком ненадежной, чтобы держаться за нее. В долгом торге, проведенном по классическим канонам этого искусства, как это принято во всех восточных странах, было достигнуто соглашение относительно покупки Японией Восточно-Китайской железной дороги за сравнительно низкую цену. Лишив Советский Союз этого последнего остатка царского наследства, японский империализм получил полный контроль над Маньчжурией. Теперь опасные точки потенциальных обострений были ликвидированы, русско-японские отношения улучшились и ограничивались лишь ежегодными переговорами, касавшимися аренды рыбных промыслов близ Владивостока. Переговоры эти либо шли в виде жаркого спора и торга, либо быстро завершались к удовольствию сторон и служили для внешнего мира своего рода термометром для измерения температуры отношений между двумя странами.
Пока Хирота писал дружественные ноты нанкинскому правительству, а затишье в японском наступлении в Северном Китае сделало взаимные японско-китайские отношения близкими к нормальным, тот же Хирота 17 апреля 1934 года опубликовал сенсационную декларацию, которая не могла рассматриваться иначе, как вызов всему миру и новое унижение для Китая. Поскольку эта декларация была подготовлена Амеем, шефом департамента, она стала известна как 'Декларация Амея'. Но было бы более точно и более соответствовало бы характеру изложенных в ней стремлений назвать ее 'Доктриной Хироты'. Этой декларацией японское правительство сделало своего рода заявку на 'господство' над Китаем и угрожающе прокричало на весь мир: 'Руки прочь от Китая!', особенно адресуя свою угрозу тем державам, которые были сторонниками политики 'открытых дверей' и 'равных возможностей'.
Главным поборником этой политики были Соединенные Штаты. Японская акция стала мостиком на пути к провозглашению паназиатской доктрины, выраженной в лозунге 'Сфера Восточно-Азиатского сопроцветания'. Но поскольку 'сопроцветание' являлось не более чем идеологическим боевым кличем в войне с западными державами, 'доктрина Хироты' была провозглашена с некоторой робостью и признаками нечистой совести.
Нанкинское правительство не могло отбиться от обвинений в том, что оно поддерживало отношения с Японией, хотя, возможно, и довольно неуклюже. Оно понимало, что пришлось бы пожертвовать слишком многим, пытаясь улучшить отношения с Японией, имея в виду окончательное примирение между двумя великими восточными народами. Однако, будучи реалистом, маршал Чан Кайши не мог игнорировать тот факт, что из-за общей ситуации в Китае, которая была чревата войной и революцией, страна лишена способности противостоять японской агрессии. Более того, он сознавал, что Китаю необходимо еще десять - двадцать лет нормального развития, чтобы набрать силу и создать армию и что ему придется пойти на жертвы, чтобы продлить этот период мирной реконструкции.
На протяжении этих лет, когда в Японии правили сравнительно умеренные правительства, до того как окончательно было построено авторитарное государство, Китай мог получить необходимую передышку путем предоставления японцам своего рода автономии в Северном Китае. Возможно, он тем самым ослабил узы, связывавшие центр страны с этими провинциями, не отрывая их совсем от родины и без слишком большой потери престижа. Таким образом, аппетит голодного волка был удовлетворен. Однако в Китае, как и повсюду, нравственное, личное мужество - вещь намного более редкая, чем смелость военная, и с этой точки зрения было намного безопаснее продолжать политику непреклонности по отношению к Японии, чем
