на цыпочки.
— Да-а, плохо дело. А штаб у вас на Кузином дворе, в сарае?
— А... откуда вы знаете? — опешил паренек.
— Эх, милый, тебя еще на свете не было, а штаб уже был. Ладно, приятель, ты мне ничего не говорил, я ничего не слыхал. А подходящее стеклышко я Владику достану. Будь здоров.
И я отправился в соседний двор. Почему он назывался «Кузин», большинство обитателей окрестных домов объяснить бы уже не смогли. Но «дети» моего поколения еще помнили сердитого долговязого дворника Кузю, который гонял нас, мальчишек, с заборов и ржавых крыш, складов, амбаров и лепившихся друг к другу сараюшек. Как я и ожидал, теперь от сараев не осталось следа. Уцелел лишь один — самый старый, каменный. Когда-то богатый барин, кажется граф, построил позади своего особняка конюшню. В одной ее половине стояли кареты, санки, хранилась упряжь, в другой находились лошади. После революции, как рассказывал нам один старичок, стояла тут извозчичья пролетка и скучала в одиночестве большая белая лошадь. Извозчик помер, кобылу куда-то увели, а какой-то инженер-механик приспособил конюшню под гараж-мастерскую и своими руками собрал автомобиль — «авто», как тогда выражались. Авто, говорил тот старичок, очень здорово дымило, страшно стреляло, однако иногда и ездило. Вскоре машина развалилась, инженер уехал, а гараж постепенно превратился в обыкновенный сарай, набитый всевозможным хламом.
Теперь сарай доживал последние дни: половина его была уже снесена. Разбитая стена скалилась бело-розовыми щербатыми кирпичами, из темного нутра тянуло прелым деревом и пылью, над продавленной крышей корячились черные переломанные стропила.
Как забираться в штаб, я помнил. Оглянувшись, нет ли зрителей (неудобно все-таки — взрослый человек), я вскарабкался на каменный забор, прошел по нему до крыши сарая, осторожно пролез в слуховое окно и прислушался. Из темноты доносились голоса. Высокий девчоночий что-то убедительно доказывал, другой, пониже, принадлежавший какому-то мальчику, опровергал... Речь, как я понял, шла о привидениях.
— Ты про Вия читал? — спрашивала девочка.— Жуть! Прямо мурашки выскакивают... А «Каменный гость» ты читал? Пушкин написал, вот кто! Посвящается Дон Жуану. Так там статуя оживала!
— Ну и что? Пушкин вон сколько сказок написал — и про царя Салтана, и про Спящую царевну... Да что говорить — не бывает на самом деле привидений. Кто их видел?
— Владь, ну что он спорит? — взмолился девчоночий голос.— Скажи ему! Ты ведь сам видел привидение.
— Видел,— согласился знакомый мне голос.— Только, может, это было не привидение, а туман. Когда я сидел на кладбище, здорово похолодало — у меня зуб на зуб не попадал. А над землей в темноте словно белые волны плыли.
— Жуть! Ни за что бы не пошла ночью на кладбище! — с восторгом сообщил тонкий голосок.— Я тоже раз на даче...— Девочка умолкла на полуслове...
Пытаясь устроиться поудобнее, я задел доску, за шиворот посыпалась труха.
— Ш-ш! Слыхали? Кто-то крадется! На чердаке воцарилась тишина.
— Никто не крадется,— наконец сказал Владик.— Просто кошка лазит.
— Все это ерунда, верно, Владик? — заговорил еще один невидимка.— Вот пришельцы с других миров, те — да! Те такое могут, что куда там привидения! Владь, ты про пришельцев расскажи.
— Про пришельцев... Нет, об этом как-нибудь в другой раз, а сегодня я лучше одну историю расскажу...
— Про привидения! — потребовала девочка.
Снова в темноте что-то зашуршало, но я был в этом не повинен. Ребята умолкли.
— Не надо про привидения,— решительно сказал какой-то басовитый малыш и, хлюпнув носом, добавил: — Пусть он сказку расскажет.
— Хорошо. Это будет сказочная история,— согласился Владик.— Про королеву... Королеву с зелеными искорками.
По привычке я нащупал в кармане авторучку, но тут же сообразил, что в темноте ничего не смогу записать и что придется положиться на свою память.
Только, как ни старался я запомнить рассказ во всех подробностях, что-то, разумеется, выскочило из головы, что-то получилось потом иначе. Но это мелочи, детали, а все более или менее важное я в тот же вечер записал достаточно точно и полно.
Итак, вот пересказ того, что я услышал на чердаке старого сарая.
* * *
Было утро. Такое раннее, что ни ночь, ни день еще не решили, что им делать. Ночь гадала: пора е'й уходить или можно еще подождать. А день зевал, потягивался и никак не мог начаться. Огни на улицах уже погасли, а в домах — зажигались. На одном конце неба, по-видимому у раздевалки, еще толпились убегавшие звезды, а на другом — из-под серебряного облачного одеяла уже высунулся рыжий солнечный вихор.
В эту самую тихую минуту над городом закружились, затанцевали снежинки.
Они встречались, перекликались, знакомились, приглашали друг друга лететь вместе и... расставались. Расставались, чтобы встретиться с другими. Ужасно ветреный народ!
Натанцевавшись, снежинки садились на крыши, тротуары, деревья, и тут начинались бесконечные расспросы, рассказы, шутки, смех, порой слышались даже песенки... Впрочем, я не знаю всего, что было на крышах, на тротуарах и деревьях — мне известно лишь то, что произошло на одном подоконнике.
Одна за другой спускались сюда на своих кружевных юбочках-парашютах крохотные звездочки. Ах, как они были красивы, как искрились и сверкали, как тоненько позванивали, задевая друг друга!
Это очень обидно, что наши глаза и уши так слабы и несовершенны. Чтобы увидеть и услышать, как болтают снежинки, приходится выбирать самое тихое, сонное время и изо всех сил прислушиваться, вглядываться, пока не зазвенит в ушах, не зарябит в глазах, но даже после этого не всегда удается увидеть и услышать этих удивительных маленьких путешественниц.
Между тем шум, смех, крики на подоконнике становились все громче и все отчетливей.
— Сюда! Сюда! — кричали старожилы прибывающим.
— Ах, осторожней, вы испортите мое платьице!
— Здравствуй, подружка! Сколько лет, сколько зим!
— Позвольте, мы с вами где-то встречались. Кажется, в Гималаях... Или в Антарктике?
— Какой чудесный узор! Вы его сами придумали?
— Звездочка, вспомните, мы же с вами когда-то были дождиком в Африке. Ах, сколько с тех пор воды утекло!
Общество подбиралось самое пестрое. Рядом с важными, видавшими виды путешественницами приземлялись совсем юные особы, лишь недавно научившиеся летать, и поэтому шумные и восторженные. Задумчивые, хмурые снежинки северных морей с удивлением поглядывали на веселых, болтливых соседок, родившихся из морских брызг где-то возле коралловых островов в Индийском океане. Были тут и очень серьезные, ученые снежинки, занимавшиеся исследованием круговорота воды в природе. Были и снежинки-бродяги, давно забывшие, откуда они взялись.
Но главным образом, на подоконнике собрался народ трудовой — тысячи и тысячи мастериц самых разных профессий, известно, что дел у воды на свете столько, что и не перечесть.
Постепенно снег кончился, снежинки уселись поудобнее и принялись болтать. При этом поднялся такой шум, какой бывает в классе, когда дежурный объявляет, что очередного урока не будет. Снежинки старались перекричать друг друга, и все равно никто никого не слышал.
И тогда на разных концах подоконника раздались голоса: «Пора выбирать королеву».
Между прочим, снежинки всегда так поступают, где бы они ни собрались. Ведь иначе получится беспорядок, толчея, и дружеская встреча кончится спорами, ссорами, будут испорчены платья и настроение, а там сгоряча и растаять недолго.
— Королеву! Выбирать королеву! — зашумели снежинки. Понятно, что королевой подоконника могла стать только та снежинка, которая сделала в жизни что-то очень важное, и потому не многие решились выставить свои кандидатуры. Наконец десять претенденток перекатились в середину и уселись