годах, а с точностью всего-навсего... в несколько миллионов лет. Что ж, миллион лет для Земли почти то же, что день-другой в жизни человека.
Не знаю, что отыскал Александр Иванович, а вот я, кажется, действительно сделал первое научное открытие. Метрах в тридцати от того места, где мы «приземлились», на песке отпечатаны свежие следы... курицы. Точь-в-точь. Только какой— каждый след с полметра! А расстояние между следами метра три- четыре. Вот это птичка! И что интересно, сколько я ни смотрел, ни чаек, ни ворон, ни воробьев — вообще никаких птиц в воздухе не заметил.
...Опять продолжаю запись. Александр Иванович по раковинам определил, что мы сейчас от дома на расстоянии примерно в сто двадцать — сто тридцать миллионов лет. Найденный мною след подтвердил его заключение. Только принадлежит он вовсе не гигантской курице, а какому-то ящеру, бегающему на двух ногах. Еще мы нашли довольно прозрачный ручей, напились и набрали полную флягу.
Ручей этот мы отыскали не сразу, пришлось уйти довольно далеко от берега к опушке леса. Шли по раскаленному сыпучему песку, зато когда дошли, я рот разинул: в жизни не видал таких деревьев! Представьте себе, например, великанскую палицу, воткнутую рукояткой в землю, а из толстого набалдашника торчат во все стороны пальмовые ветки. А рядом — бочонок в два обхвата, сверху сплошь утыканный длиннющими зелеными перьями. Некоторые деревья похожи на гигантские редьки, почти выскочившие из земли. Есть деревья с прямыми чешуйчатыми стройными стволами, но кверху они все равно не утонь-шаются, а стоят вроде голой колонны, и только от закругленной толстой макушки во все стороны расходятся длинные зазубренные ленты-листья.
Александр Иванович называет эти диковинные деревья беннетитами и саговниками.
Дальше, в глубь леса, мы не забирались — сплошное болото, из грязи ног не вытащить. Однако в этой сырости мы обнаружили высоченные папоротники. Их я сразу узнал, потому что вспомнил одну книгу про каменный уголь, он как раз и образовался из таких вот древовидных папоротников, хвощей и еще чего- то, тоже древовидного.
Когда двинулись назад, к берегу, на песчаных буграх попался нам кедр или сосна — иголки длиной с ладонь, а уж шишки что твой кокосовый орех. Начальство говорит, это одно из самых первых на свете хвойных деревьев — «араукария». Очень похожие араукарии встречаются на юге и в нашем двадцатом веке.
Кончаю писать. Идем дальше.
...Шли вдоль моря. Прибоя почти нет, берег завален гниющими водорослями, скорее всего, их штормами выбросило. Очень скверный запах.
Добрались до лесистого и довольно высокого мыса, за ним начинается залив, уходящий далеко в глубь суши. Может быть, это и не залив, а устье какой-то большой реки. Течения не заметно. Наверное, оттого, что много воды растекается по окрестным болотам.
Александр Иванович шел медленно, осторожно, то и дело озираясь, будто нас ожидала засада. Мне велел держаться позади. Когда начальник оказался за кустом, я воспользовался моментом, скинул кеды и — в море. Вода теплая, как в ванне, и не очень-то соленая — в Черном море куда солонее, я в Крыму пробовал.
Только я окунулся, вдруг что-то в море как бухнет! Выскочил на песок, оглянулся, а это дельфин играет. Не дельфин, а дельфинище — метров пятнадцать, не меньше, настоящий кит!
Кувыркнулся он еще раз, и тут я его совсем хорошо рассмотрел: глаза белые, как тарелки, а пасть длинная, острая, зубастая, наподобие щучьей...
Нырнул дельфин, выскочил, а рядом из воды взметнулись какие-то толстые изогнутые прутья. Тотчас море в этом месте закипело, полетели фонтаны брызг. Гигант оглушительно бил хвостом, выскакивал, изогнувшись дугой, и снова исчезал в пенистом водовороте. Вот разыгрался! Наверно, выворотил со дна куст водорослей и трепал его, как щенок тряпку. На миг из волп показалось что-то вроде толстого пня с растопыренными корнями, потом вода успокоилась, кривой спинной плавник дельфина появился вновь и стал стремительно уходить в сторону розового, едва различимого вдали острова.
Позже Александр Иванович объяснил, что время дельфинов осталось у нас позади — мы его проскочили на много миллионов лет,— и, стало быть, мне посчастливилось наблюдать, судя по белым костяным щиткам вокруг глаз и зубастой пасти, ихтиозавра (по-русски — рыбоящера). Этот ихтиозавр не играл, а, по-видимому, охотился на свою любимую добычу — прадедушку нынешних осьминогов и кальмаров.
Но прежде чем я обо всем этом узнал, мне здорово досталось: начальство сразу заметило мокрые волосы и трусики. Александр Иванович ругался, кричал, что меня следовало бы отодрать за уши, и даже решил немедленно возвращаться. Но я сказал, что лучше все-таки отодрать меня за уши, и дал последнее- распоследнее честное слово беспрекословно выполнять любой приказ. Только тогда мы отправились дальше.
По дороге я выяснил, почему в здешней морской воде маловато соли: соль и всякие другие вещества в основном попадали в море с суши, их приносили с собой понемножку бесчисленные реки и ручьи. А в эту давнюю пору моря-океаны просто еще не успели просолиться как следует, времени не хватило.
...Вскоре мы обогнули мыс и двинулись по узкой полоске берега в глубь залива. Идти стало трудно. Густые заросли подступали порой к самой воде, под ногами чавкала грязь, то и дело на пути встречались груды поваленных деревьев. На куртке Александра Ивановича между лопаток появилось мокрое пятно, у меня самого рубашка — хоть выжимай. Опять ужасно захотелось выкупаться, но тут перед нами открылась бухточка, и в ней мы увидели такое, что всякая охота лезть в воду сразу пропала: не больше чем в сотне метров от берега в мутной тинистой жиже шевелились какие-то гладкие бурые островки, они то поднимались над поверхностью, то почти тонули. Время от времени то тут, то там, но обязательно возле островков, с плеском вылезали чудовищные удавы, извиваясь, они вытягивали высоко над водой свои шеи, с которых зелеными космами свисали водоросли, вертели плоскими змеиными головами и, осмотревшись, снова исчезали.
Я сразу заметил, что островки и удавы движутся в одном направлении — наискосок к нашему берегу. Только хотел я спросить Александра Ивановича, что это за живые островки и почему с ними рядом лазают под водой морские удавы, как сам все увидел и понял. Передний змей добрался до мелководья — его голова поднималась все выше и выше над водой. На берег вышло.. вот уж ни в сказке сказать, ни пером описать — настоящее чудо-юдо пятиметровая шея с маленькой головкой поднималась над верхушками деревьев, туловище вроде как у бегемота, только куда больше, ноги — шириной с бочку, а под брюхом слон пролезет!
Александр Иванович тер руки, словно они у него чесались, и тихонько стонал.
— О-о-о! Какой экземпляр! Аппарат! Полжизни за фотоаппарат!
Я сказал, что лучше бы ружье — на всякий случай.
— Какое ружье! — махнул рукой геолог.— Тут уж, если что случится, пушку надо. Это же бронтозавр! Шивой бронтозавр! Смотри, еще выходят!
Один за другим на берег вылезали все новые гиганты и гуськом уходили к лесу. Ящеры шли медленно, с трудом переставляя ноги-колонны. Их длинные хвосты, волочившиеся, как древесные стволы за трактором, оставляли в песке глубокие борозды.
— Вперед! — скомандовал геолог и бросился за бронтозаврами. Я догнал его и напомнил, что у нас нет оружия.
— Они не тронут, они травоядные! — не оборачиваясь, крикнул мой командир.
Довольно скоро мы догнали последнего ящера и пошли сбоку на приличном расстоянии.
Бронтозавр раза два поворачивал свою маленькую головку и с высоты разглядывал нас немигающими глазками.
— Иди, иди, дурак! — махнул ему Александр Иванович.— Двигай, отстанешь!
Бронтозавр послушался и ускорил шаг.
