— Аш, их слишком много для открытого сражения.
— Похоже, ты прав.
— А что будет, если они схватят нас?
— Могли бы просто ограбить и убить. Но из-за того, что ты застрелил их верблюда, теперь, на мой взгляд, они ограбят нас, разденут и привяжут к столбам, чтобы скорпионы жалили нас, пока мы сами не сдохнем от жары и жажды. Если нам повезет, то кобры раньше прервут наши мучения.
— Почему же ты не предупредил меня об этом перед выстрелом?
— Но ты не сказал, что собираешься пристрелить верблюда, а не человека.
Мы въехали в извилистое ущелье, надеясь, что оно позволит нам скрыться от преследователей и не закончится отвесной стеной, в которую мы уперлись, когда добывали подземную воду. Покрытое слоем песка пересохшее русло, называемое арабами вади, извивалось перед нами, подобно змее. За нами тянулись отлично заметные следы копыт, а наши взмыленные лошади теряли остатки сил. Вскоре они падут, не выдержав гонки.
— Знаешь, я не собираюсь отдавать им медальон. Особенно после того, как они разделались с Тальма и Енохом. Уж лучше закопаю его, проглочу или брошу в пропасть.
— Я именно так и думал, иначе не стал бы помогать тебе.
Ущелье закончилось каменистым, круто поднимающимся склоном. Мы спешились и, взявшись за поводья, потащили вверх наших измученных лошадей. Неохотно они последовали за нами, но вскоре заартачились и повлекли нас назад. Мы устали и нервничали не меньше их. И нам не удавалось заставить их преодолеть этот подъем. Как бы сильно мы ни тянули, они неизменно стаскивали нас назад.
— Нужно найти другой выход! — крикнул я.
— Слишком поздно. Повернув назад, мы наверняка попадем в лапы бин Садра. Оставим этих бедняг в покое.
Поводья выпали из наших рук, и лошади, соскользнув обратно в каньон, убежали в направлении приближающихся арабов.
Оказаться без лошади в пустыне равносильно смерти.
— Мы обречены, Ашраф.
— Разве боги лишили тебя ног и ума? Вперед, судьба не завела бы нас так далеко, если бы хотела покончить с нами.
Он вновь полез вверх по склону, хотя арабы уже появились из-за поворота и, заметив нас, с торжествующими криками открыли беспорядочную пальбу. Взрывавшиеся за нами осколки камней вдруг придали мне сил, о наличии которых я и не подозревал. К счастью, нашим преследователям пришлось задержаться и перезарядить мушкеты, а мы за это время успели подняться довольно высоко по отвесной круче, которую вряд ли преодолеют даже верблюды. Задыхаясь, мы забрались на последний уступ и огляделись. Перед нами лежала все та же безжизненная пустыня. Я бросился к краю следующего ущелья…
И вдруг замер в изумлении.
Там, в неглубокой котловине теснилось множество людей.
Их было по меньшей мере полсотни, сгорбившихся, чернокожих — правда, цвет их кожи едва угадывался под песчаной пылью; лишь сверкающие белки глаз выделялись, как агаты, на фоне общей темной массы. Мухи роились над их обнаженными, покрытыми язвами телами, и все они, как мужчины, так и женщины, были связаны друг с другом цепями. Они глядели на нас своими запавшими глазами с таким же изумлением, как и мы на них. Их сопровождало полдюжины арабов с кнутами и ружьями. Рабы!
Надсмотрщики, как и их жертвы, припали к земле, несомненно озадаченные звуками выстрелов. Ашраф крикнул им что-то по-арабски, и в ответ они разразились взволнованным сумбурным диалогом. Спустя какое-то время он понимающе кивнул.
— Спускаясь по Нилу, они увидели французов. Зная, что Бонапарт обычно грабил караваны и освобождал рабов, они отошли сюда, чтобы дождаться ухода Дезе с его отрядами. Потом услышали нашу стрельбу и теперь в замешательстве.
— Что же нам делать?
Вместо ответа Ашраф поднял свой мушкет и спокойно выстрелил прямо в грудь главному надсмотрщику. Даже не охнув, потрясенный работорговец начал заваливаться на спину, и не успел он рухнуть на землю, как мамелюк мгновенно выхватил из-за пояса еще два пистолета и выстрелил из обоих стволов, попав второму погонщику в лицо, а третьему — в плечо.
— Стреляй же, — крикнул мой спутник.
Четвертый погонщик вытащил пистолет, но я, машинально вскинув винтовку, уложил его на месте. Тем временем Ашраф, уже обнажив саблю, бросился в атаку. Спустя пару мгновений лишился жизни подстреленный им пятый погонщик, а шестой улепетывал от нас во все лопатки.
Меня ошеломила внезапная жестокость друга.
Быстро подойдя к главному работорговцу, Ашраф вытер саблю о его одежду и, склонившись, осмотрел труп. Когда он выпрямился, в его руке я увидел связку ключей.
— Эти работорговцы настоящие мерзавцы, — сказал он. — Они добывают рабов не в сражениях, а покупают за гроши и богатеют на их несчастье. Они заслужили смерть. Заряди-ка все ружья, пока я сниму кандалы с этих бедолаг.
Взволнованные чернокожие, отпихивая друг друга, с криками бросились к нему, запутавшись в собственных цепях. Ашраф нашел пару человек, говоривших по-арабски, и отрывисто приказал им что-то. Они кивнули и заорали на своих спутников на их родном наречии. Группа более или менее успокоилась, позволив нам освободить их, а потом они послушно взяли перезаряженные мной ружья арабов и камни.
Ашраф улыбнулся мне.
— Теперь у нас есть своя маленькая армия. Я говорил тебе, что у богов свои виды на наши судьбы.
Жестами мы направили наших союзников обратно к краю соседнего ущелья. Компания преследователей, должно быть, остановилась, услышав стрельбу и странные крики, но сейчас они вновь ползли наверх, таща за собой упирающихся верблюдов. Мы с Ашрафом выступили на край, позволив им заметить нас, и прихвостни бин Садра торжествующе заорали, словно увидели подстреленного оленя, предназначенного для пирушки. Должно быть, видок у нашей парочки был довольно жалкий.
— Отдай медальон, и я обещаю не причинять вам вреда! — крикнул бин Садр по-французски.
— Такая перспектива меня уже не прельщает, — тихо проворчал я.
— Лучше сам проси о пощаде, или я сожгу тебя так же, как ты сжег моего брата! — крикнул в ответ Ашраф.
И тогда полсотни освобожденных нами людей выстроились на краю рядом с нами. Бедуины остановились, ошеломленные, не понимая еще, что попали в ловушку. Ашраф отдал приказ, и чернокожие тут же издали воинственный клич. Воздух заполнился камнями и обрывками цепей. Мы с Ашрафом выстрелили, и бин Садр и еще один бандит покатились вниз. Бывшие рабы передали нам ружья мертвых погонщиков, и мы продолжили стрельбу. Бедуины, встреченные градом камней и снятых оков, прижались к склону, крича и завывая от возмущения и ужаса. Вместе с лавиной камней наши преследователи скатились вниз по крутому склону, из удачливых охотников они вдруг превратились в преследуемую дичь. Камни лупили по ним, словно метеоритный ливень рухнувших надежд. За время их беспорядочного отступления нам удалось убить и ранить еще нескольких человек, и когда горстка уцелевших собралась на дне ущелья, они уставились на нас с выражением побитых собак.
Бин Садр держался за плечо.
— Этот негодяй дьявольски живуч, — проворчал я. — Я только ранил его.
— Ладно, будем молиться, чтобы его рана загноилась, — бросил Ашраф.
— Гейдж! — взревел бин Садр. — Лучше отдай медальон! Ты ведь даже не знаешь, для чего он нужен!
— Передай Силано, пусть катится ко всем чертям! — крикнул я в ответ.
Наши слова эхом разнеслись по ущелью.
— Мы отдадим тебе женщину!
