По свидетельству заведующей, Карымшаков отбивался от настырной бандероли двумя руками. Однако — и это заведующая твёрдо помнит — бандероль в итоге победила: Карымшаков сунул её под мышку и, чуть ли не рыдая, ушёл.
И наконец, факт пятый, самый необъяснимый и последний.
Недели через две в поведении незнакомца неожиданно наступил разительный перелом:
в случае появления дождя зонт раскрывался теперь не только над Карымшаковым, но и над остальными; газированная вода отпускалась не только Карымшакову но и другим;
прежняя надпись на ящике — «Бесплатные услуги. Чистим сапоги» — сменилась другой: «Каждый солдат сам обязан чистить свои сапоги».
— Кто тебе этот дядька? — с удивлением спрашивали солдаты. — Родственник?
— Дальний, — отвечал Карымшаков. — Иллюзионист из нашего сельского цирка.
— Выходит, и газировка у него не настоящая, и зонты, и ящик для сапог?
— Это всё настоящее. У иллюзионистов всё настоящее, — успокаивал Карымшаков.
Фактов, как видим, скопилось более чем достаточно, и капитан Насибулин решил по душам поговорить с подчинённым.
Однако рядовой Карымшаков опередил его. Он пришёл сам, тихий и взволнованный, и сказал:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться по личному вопросу?.. Не могли бы вы устроить мне экзамен по сольфеджио?.. — В руке рядовой Карымшаков держал маленькую тыквочку. — А то без этого он никак не уезжает.
После столь удивительной просьбы капитан Насибулин, естественно, не мог не спросить: кто не уезжает, куда не уезжает и почему?
Пришлось рядовому Карымшакову объяснить всё.
— Как вы знаете, товарищ капитан, родом я с предгорий Копетдага. У нас там есть и горы, и оазисы, и пустыни. Земля древняя, удивительная и во многом ещё загадочная. До сих пор считалось: родина джиннов — Аравия. Однако профессор Семёнов, с которым я до армии вёл археологические раскопки и который обучил меня игре на нескольких музыкальных инструментах, но, к сожалению, не успел обучить нотной грамоте, утверждал, что родина джиннов — Копетдаг. Я этому не верил. Теперь верю.
Месяц назад я получил из дома посылку: урюк там, кишмиш, вяленая дыня и так далее. И ещё маленькая тыквочка. К тыквочке была приложена записка. От мамы. «Дорогой мой и ненаглядный Рахим…» В общем, сами знаете, как они все пишут.
— Знаю, — сказал капитан.
— «Абрикосы и виноград в этом году хорошо уродились, хлопок и того лучше. Кланяются тебе отец, сёстры твои Фатима и Гюльсары и твой младшенький братик Пулат». Тот ещё фрукт, товарищ капитан, я вам доложу. «Будешь есть кишмиш и урюк — обязательно поделись с товарищами…» Просто смешно, товарищ капитан. Как это она себе представляет? Я залезу с головой под одеяло и стану тайком от всех есть кишмиш?.. А дальше в записке вот что: «Ещё посылаю тебе эту маленькую тыквочку. Открой её, когда будешь один». Слово «один» три раза подчёркнуто синим карандашом. Мама у меня бухгалтер. Товарищ капитан! Хотя маму свою я иногда критикую, но всё равно люблю.
— Понимаю, — сказал капитан.
— А если критикую Пулатика… В общем, с него всё и началось.
Сидел он однажды, выдалбливал тыквочку и вдруг говорит:
— Думаю, нашего Рахима уже наградили.
Папа читал газету. Мама пекла лепёшки. Сёстры Фатима и Гюльсары собирались на танцы.
— Чем наградили? — не сразу понял отец.
— Орденом. Сначала ранили, а потом наградили. — Но, увидев, что сказанул что-то не так, поправился: — Ну… может, сначала наградили, потом ранили.
Видно, мысль о ранении прочно засела ему в голову.
Мама, конечно, в слёзы. Сёстры тоже. Папа взялся за ремень:
— Думай, что говоришь!
Однако дело своё Пулатик сделал.
Мама заявила, что вот только допечёт лепёшки и уезжает ко мне. Сёстры заявили, что тоже. Пулатик сказал, что папа всё время дерётся и потому он тоже с ним не останется, и пошёл укладывать свои вещи: бронетранспортёр, тыквочку, резинового ишака, велосипед.
Представляете, товарищ капитан, картину: мама с лепёшками и прочей снедью, сёстры с сухофруктами, братик Пулат с бронетранспортёром, ишаком и велосипедом появляются в расположении нашей части?
Конечно, отец быстро восстановил порядок.
Но не надолго.
Неделю спустя отец работал в саду и откопал под старым абрикосовым деревом кувшин. Отец принёс кувшин в дом и сказал:
— Посмотри, мать, что я нашёл!
Был воскресный день. Мама, как всегда, пекла лепёшки. Фатима и Гюльсары, как всегда, собирались на танцы. Братик Пулат корпел над тыквой. Но, увидев кувшин, не выдержал, подошёл к столу, вытащил из кувшина затычку и…
Сёстры Фатима и Гюльсары сказали:
— Ай!
Мама и папа, взявшись за руки, хором сказали:
— Такого быть не может!
Братик Пулат ничего не сказал, поскольку говорящей своей половиной уже уполз в сервант.
Понимаете, товарищ капитан, получив тыквочку, я, конечно, её открыл, заглянул из любопытства… Историю на почте помните?
— Помню.
— И другие истории?…
— Тоже помню.
— Тоже всё тыквочка. Поэтому я и пытался отправить её обратно. А вместе с ней того, кто там сидит.
С этими словами рядовой Карымшаков поставил тыквочку на стол и вынул из неё затычку.
Много раз говорил капитан Насибулин своим подчинённым, что общефизическая подготовка нужна не только десантникам — музыкантам тоже нужна.
«Ни фуги Баха, ни мазурки Шопена, ни Первый концерт для рояля с оркестром Петра Ильича Чайковского не заменят вам сильные ноги, тренированное дыхание и мощный брюшной пресс. У военного музыканта должна быть крепкая рука».
В молодости капитан Насибулин поднимал пудовые гири. Теперь перешёл на двухпудовые.
Однако при виде того, кто появился из тыквочки, сбилось и тренированное дыхание, и брюшной пресс стал не таким твёрдым, и дрогнула прежде крепкая музыкантская рука.
Не могу сказать, что появившийся был каким-то чудищем. Вид он имел вполне приличный. И хотя ростом явно не вышел, всей, что ли, осанкой своей, благородной, что ли, манерой поведения и весьма почтенным возрастом производил неизгладимое впечатление даже на людей военных — и это несмотря на то что носил заурядную тюбетейку и на случай маскировки надел рыболовные сапоги.
Да, да, из тыквочки, озираясь и потягиваясь, вылез уже знакомый нам гражданин в тюбетейке. С невыразимой грустью посмотрел он на рядового Карымшакова, а затем с надеждой на товарища капитана.
— Знакомьтесь, товарищ капитан, — вздохнул Карымшаков. — Джинн Абдыкасым.
Тут многие могут удивиться и спросить: как же джинн Абдыкасым оказался в тыквочке, если находился до этого в кувшине? Неужели снова не обошлось без Пулата? Отвечу: не обошлось.
