Сергей только пожал плечами в ответ на вопрос участкового. Ему и в самом деле нечего было ответить.
– Ну-ка, давай, дружок, раскалывайся. – Орлов скрестил руки на груди и смотрел прямо в глаза Сергею. – Что-то здесь не чисто.
– Да все нормально, Игорь. – Белов достал папиросу и закурил. – Любят меня животные. Вот и все.
– Короче, так. Давай-ка эту игрушку сюда, – Орлов взял из рук Сергея карабин, – а то еще тут дел натворишь. Я оформлять не буду. Завтра трезвый придешь и заберешь. Заодно и поговорим.
Сергей не сопротивлялся.
Закинув 'Вепрь' за плечо, участковый еще немного постоял, глядя на Белова.
– Давай я тебя домой отвезу, – предложил он.
– Нет, Игорь, – отказался Сергей. – Я здесь еще посижу. Спасибо тебе.
– Ты давай не дури. Я минут через сорок заеду, проверю тебя.
Сергей молча кивнул. Орлов махнул рукой и пошел к машине. Через полминуты, развернувшись на узкой дороге, он уехал в сторону поселка.
Все так же сидя на крыльце, Сергей открутил с бутылки пробку и собрался уже было выпить, но, почувствовав ком в горле, поставил ее рядом с собой.
'Без закуски уже не идет', – подумал он, поднимаясь с крыльца.
Он направился к ближайшей теплице, в которой росли огурцы.
С краю созревших огурцов не было – видно, Лариса на днях обирала. Чуть покачиваясь, Сергей пошел в глубь теплицы. Там на плетях, вьющихся по алюминиевой проволоке, свисающей с крыши, висели добротные зеленые плоды. Он сорвал один и тут же почувствовал у себя на затылке чей-то взгляд. Медленно, очень медленно Сергей обернулся. Хмель сняло как рукой.
– Все-таки достала, стерва. – Он сказал это абсолютно трезвым голосом.
Линялая худая медведица стояла в проходе, лишая свою жертву малейшего шанса к отступлению. Армированные небьющиеся стекла, крторые Сергей с такой любовью поставил на боковины, превратили теплицу в тюрьму. Его 'Вепрь' – верный и надежный друг – уехал с Орловым. Сергей посмотрел наверх. Нет. Пленка была натянута слишком плотно, чтобы, подпрыгнув, подтянуться на брусках. Просто не пролезут пальцы.
Рядом стояло перевернутое вверх днищем ведро. По-прежнему держа длинноплодный огурец в руке, он присел на это ведро, стараясь не смотреть в единственный глаз приближающейся к нему смерти.
Тихо, почти по-кошачьи медведица шла к тому, за кем охотилась все это время.
Что чувствовал и о чем думал в эти мгновения Сергей Белов, так никто и никогда уже не узнает.
35
Ночной дождь был очень холодным. Она очнулась оттого, что дрожь пробирала все ее тело. В голове гигантской занозой сидела адская боль. Она не ощущала ничего, кроме этой боли. Но инстинкт есть инстинкт. Он заставил ее напрячь лапы и подняться.
В нескольких шагах лежал ее медвежонок. Звериное чутье подсказывало ей, что никогда он уже не встанет и не будет ее добрым и ласковым ребенком. Он умер. Он ушел, и ушел навсегда. Но оставлять его здесь, на этом проклятом месте было нельзя. Никто никогда не попробует его плоть. И также, как когда-то она выносила его из берлоги, чтобы он увидел белый свет, сейчас она нежно взяла его уже остывшую шкурку на загривке в свои огромные клыки и, превозмогая боль и слабость, волоком потащила в ту сторону, откуда они пришли. Где им было так хорошо вдвоем.
Ее сил хватило километров на десять. Издав жалобный стон, абсолютно обессилев, она повалилась на мокрую от дождя почву рядом со своим дитем.
Счастливым образом пуля, последняя пуля, выпущенная Сергеем и попавшая ей в левый глаз, пройдя почти через всю черепную коробку, не задела жизненно важных центров. Глазной белок, свернувшись, затормозил кровотечение. Но боль… Лютая боль где-то в затылке сковывала все ее движения.
Прошло еще сколько-то времени. И она опять поднялась.
На пути попался овраг. Доверяясь инстинкту, она уложила медвежонка на дно этого оврага и, срывая своими мощными лапами пласты земли вместе с дерном, засыпала его. Никто этому ее не учил. Всему учит природа. Обессилев, она опять легла на землю.
Прошло еще несколько часов, прежде чем медведица снова пришла в себя. Она каким-то седьмым чувством почувствовала, что надо вернуться туда, где это двуногое существо убило ее ребенка. Превозмогая боль в голове, она встала и пошла назад.
Дойдя до куста кедрача, из которого еще недавно выскочил ее неслух, она почувствовала запах того, кто ходил за ними до этого целый день. Он был здесь. Он возвращался. Она тоже вернется за ним. Потом. Надо только справиться с этой безумной болью в голове. А пока нужно идти в сопки. Отлежаться. Отболеться.
И она вернулась в свою берлогу. В ту берлогу, которую с такой любовью готовила для своего отпрыска.
Осенью медведица залегла в спячку раньше обычного. Жировые запасы, набранные ею еще до разыгравшейся с ней и ее медвежонком трагедии, позволили ей спокойно провести зиму. Проснулась она в обычное для всех медведей время – к середине апреля. Выйдя из берлоги, первым делом обследовала окружающую местность. В сопках еще лежал снег, нужно было спускаться вниз, на равнину.
В своем медвежьем сознании она сохранила то, что произошло с ней полгода назад, и в нем по- прежнему жила жажда отмщения. Но прежде необходимо набрать силы. Нужна была пища.
Спустившись в долину, медведица не спешила покидать эти места. Она питалась корешками, молодыми
