принесут еды.
Машка кивнула. Потом прошлась по своей камере и, тщательно обследовав тонкий матрас в углу на предмет нежелательных кровососущих соседей, устроилась на нем, скрестив ноги. Было слышно, как возится лиса с ненормально пониженной температурой тела возле выхода из коридора. Похоже, сейчас в тюремном блоке содержалась одна Машка — все остальные двери в коридоре были открыты. Охранник с лицом филина на свою сторожевую лису не обращал никакого внимания: она и сама, видимо, прекрасно знала, что ей нужно делать в случае Машкиного побега.
Время близилось к ужину, а Машка так и не пообедала. Живот подводило все основательнее. Ничто не смущало Машкин желудок — ни неуютность загона, ни отсутствие стола. Немедленно вспомнилась Айшма и ее булочка. Подъедание заначки Машку приободрило, хотя всего одна булочка для растущего организма — это безнадежно мало. «Начинать стоит с малого, — оптимистично подумала Машка. — Вот и Яр-Мала говорила, что меня здесь кормить будут. Стоит только немного подождать, и мне обязательно притащат чего-нибудь вкусненького!» Словно в ответ на ее попытки позитивно мыслить скрипнула дверь и в загончик бочком протиснулся серо-коричневый, сильно линялый совец неопределенного пола. На его голове красовался хохолок, массивный клюв и маленькие глазки наводили на мысль о принадлежности гостя к мужскому полу. Однако узкие ступни, выглядывающие из-под подола длинной выцветшей юбки, противоречили этому. На правом запястье тускло поблескивал браслет из десяти тонких цепочек, а в руках посетитель держал объемистую миску.
— Ваш ужин, — торжественно объявил он. Голос у него оказался определенно мужской: грубый, низкий и прокуренный.
— Что это? — поинтересовалась Машка, — Вы уверены, что люди это едят?
Еда в миске выглядела чрезвычайно подозрительно. Конечно, она не пыталась сбежать и даже не шевелилась, но это вовсе не гарантировало ее съедобности.
— Тушеные листья готоба. Они очень питательны и совершенно безвредны для людей, — пожав плечами, ответил гость. — Не хотите, я унесу. У меня семья большая, мне пригодится.
— Нет-нет, — торопливо остановила его Машка. — Я буду есть.
Взгляд, которым наградил ее слуга, был холоднее воды в стылой ноябрьской луже. Но даже он не заставил Машку отказаться от своего намерения.
На вкус тушеные листья хищного цветка ничем не отличались от прокисшей квашеной капусты. Мерзкий металлический привкус делал блюдо еще более экстравагантным.
— Да, нам явно друг друга не понять, — пробормотала Машка, с трудом пережевывая совецкую капусту. — Если совцы считают, что люди должны есть такую гадость, они совершенно в нас не разбираются!
В коридоре царила мертвая тишина. Слуга, принесший ей еду, сразу же ушел, а охранников с их странными сторожевыми животными слышно не было. Только Машкино натужное чавканье нарушало безмолвие тюремных камер. Сидя на тонком матрасе, Машка тоскливо смотрела на недоеденную капусту и жалела себя.
Прошло несколько часов. За это время Машка успела доесть противную капусту, потребовать эксперта по защите прав человека, попроситься на прогулку, симулировать нервный приступ и обморок. На охрану ее спектакли впечатления не произвели, и Машка окончательно выдохлась и расстроилась. Хотелось спать. Глаза слипались, голова не работала совершенно, а в правое ухо на пределе слышимости самым что ни на есть убаюкивающим образом мурлыкал невидимый кот. Здоровому сну мешало только одно: живот ни в какую не желал соглашаться на пребывание в нем килограмма совецкой капусты и болезненно возражал. Его возражения не давали Машке уснуть вот уже несколько часов, когда в коридоре раздалась ночная серенада. Машка поднялась с неудобной лежанки и осторожно выглянула за дверь. Мало ли, может, это не ей поют и своим неуместным любопытством она кому-нибудь свидание сорвет? Но песня предназначалась именно ей. Правда, исполнитель не рассчитывал на то, что она ее услышит.
— Спишь ли ты, детка, спишь ли ты, крошка? — вполголоса напевал бывший покойник, тихонько постукивая по полу длинным когтем.
Ботинок на нем не было и костюма тоже, только разноцветная набедренная повязка, густо увешанная крохотными кусочками вяленого мяса, — сразу и не скажешь, что посол. Монстр монстром. Вид у экстравагантно одетого человека-птицы был удивительно пошлый и похабный, как у мультипликационного злодея-людоеда. Крылышки жалко свисали с плеч, похожие на неровные обрывки плаща.
— Не сплю, — сумрачно отозвалась Машка.
— Почему? — опешив, спросил Ва-Ран.
— Живот пучит, — охотно объяснила она. — Капусты этой вашей синей много съела. И знаешь что?
— Что? — послушно переспросил Ва-Ран.
— Это такая гадость! — закончила Машка, ужасно довольная тем, что посол попался на старую шутку.
Но, кажется, птицеголовый урод вовсе не оскорбился. Он хлопнул глазами по-куриному и спросил:
— А если я вылечу тебе живот, ты будешь спать?
— Нет, — разочаровала его Машка. — Тогда я буду дебоширить и требовать адвоката в лучших традициях американских детективов. Жаль, бутылки нет.
— Я мог бы тебе принести, — томно пообещал Ва-Ран, — если ты согласишься кое-что для меня сделать.
Он явно не смотрел американских детективов. Машка взглянула на него с жалостью и вздохнула.
— Дурилка ты пернатая. Бутылка мне нужна, чтобы ее разбить.
— Ты нелогична, — обиженно сказал совец. — Бутылку следует опустошить, если тебе так уж хочется выпить. А потом сдать в пункт приема на первом этаже. За это дают деньги.
— И он еще будет меня учить бутылки сдавать и деньги зарабатывать! — саркастически воскликнула Машка.
Такого опыта у нее уж наверняка побольше, чем у пернатого посла. Ему вряд ли приходилось заботиться о своем пропитании. По крайней мере, ей никогда не приходилось встречать каких-нибудь послов в парке собирающими бутылки. Разве что они бомжами прикидываются, чтобы поддержать экономику своей страны.
— Конечно, не буду! — отчего-то обиделся посол. — Это не моя работа — учить тебя простейшим вешам. Разве я похож на твою наседку?
— У меня не было наседки, — печально отозвалась Машка, рассчитывая пробудить в подлом извращенце сочувствие. — У меня была только воспитательница в детском саду, которая била меня по голове ложкой.
— Правильно, — одобрил Ва-Ран. — Яйца обязательно нужно стукать по темечку, чтобы они быстрее проклюнулись. Не всякая наседка об этом знает.
— Ну тебя-то явно много стукали по темечку... — проворчала Машка.
И что он, этот птицеголовый, понимает в воспитании детей? А туда же, эксперта из себя корчит. Эх, так бы и скрутила его воробьиную бошку, да в суп!
Совец ойкнул и резво отпрыгнул от нее подальше. Машка виновато шмыгнула носом: она в очередной раз забыла, что телепатия не миф, выдуманный жадными до денег «экстрасенсами», а трагическая реальность. По крайней мере, этого мира.
— Извини, — сказала она примирительно. — Это была неудачная шутка.
— Больше так не шути. — Ва-Ран передернулся. — У меня нервы не эльфийские.
— У меня тоже, — немного подумав, сообщила Машка. — А между прочим, эти самые нервы мне в вашей Башне треплют уже целый день.
— Так то тебе, — сказал, пожав плечами, совец. — Это неважно, ведь у тебя нет перьев.
— Ну и что? — не поняла Машка. — При чем тут перья?
— Перья — это главное, — значительно сказал Ва-Ран и торжественно задрал клюв. Правильно, у него- то перья были.
— Ох, и в каком инкубаторе таких козлов разводят? — вздохнув, риторически вопросила Машка. Ей никогда не нравились существа, оценивающие окружающих исключительно по внешнему виду. Такой подход к делу она считала идиотским.
