глядя вбок и покачиваясь с носков на каблуки, вдруг заорал хрипло: «Курорт!» — и ухватил ее за лацканы. Ей никогда не приходилось видеть лица, искаженного такой бешеной ненавистью, да еще так близко от себя…
Когда их разняли, Свидерский резко развернулся на каблуках и зашагал к ракете.
— Луиджи, — многозначительно сказал шеф. И низенький Феррани, в последний раз скользнув взглядом по статной фигурке перепуганной Алдоны, со всех ног бросился догонять коллегу.
— Вы можете простить его? — отчужденно спросил Веллерсхоф.
— Конечно, — ответила Алдона, прижимая ладони к вискам, чтобы сдержать биение крови. — Я сама виновата. Не надо было так, сразу…
— Они успокоятся, — сказал шеф. — Идемте к вам. Я первый. Может быть, у вас что-то не так, как мы привыкли.
Он двинулся вперед. Спросил на ходу:
— Вы давно нас тут ждете?
— Нет, — ответила Виола. — Вообще-то, по первоначальному плану, вас должны были догнать. Но «Титан» здорово уклонился от курса и лишь недавно попал в поле нашего зрения. Да, возле самой Аурентины…
— Хороши, — зло усмехнулся Веллерсхоф. — Колумб, приплывший в Нью-Йоркскую гавань, прямо к подножию статуи Свободы… От вас можно будет вызвать все наши ракеты? Впрочем, что за глупость… Конечно, можно.
И Веллерсхоф вошел по пояс в медовую, спутанную вьюнками, полную цветов и насекомых траву Аурентины.
Виола переглянулась с Алдоной и вдруг приказала:
— Стойте.
Веллерсхоф стал, и впервые на его окаменелом лице выразилось что-то похожее на удивление.
— Вы мне не нравитесь, Веллерсхоф. Извините. Я не верю этому вашему безразличию. Уж лучше впасть в истерику, как Свидерский, чем… — Долго смотрела в самые зрачки начальника экспедиции, пока зрачки не оттаяли и не улыбнулись. — Вот так лучше. Я все-таки бегала в учебный класс мимо памятника… памятника вам, Веллерсхоф. Да. Посреди площади, с рукой, протянутой к звездам. Я ваше имя знаю с трех или четырех лет. А немного позже я узнала, что ваша экспедиция была самой нужной в истории Земли. И самой результативной. Если бы не наше всеобщее чувство вины перед вами, мы бы вас тут не встретили. Мы бы просто не работали так отчаянно, чтобы проломить пространство и время. Чтобы никто больше… не… — Она запнулась, но все же заставила себя окончить как можно спокойнее: — Потому что пока страдает хотя бы один, Земля _не может быть счастливой_!
Доброе утро, химеры!
Пролетев над гнездом кратеров, Виола сразу заметила среди ржавой изрытой пустыни предгорий, на старом лавовом языке блестящую бусинку. Она спустилась пониже. Бусинка оказалась капсулой, вокруг которой прыгал и махал руками человек, как в старинной книжке махали с необитаемого острова приближающемуся парусу.
Если верить приборам, атмосфера здесь состояла чуть ли не из одного сернистого газа. Приземлившись, Виола спрыгнула из люка и пошла, твердо хрустя шлаком, готовая к жестокостям нового мира; скафандр высшей защиты был массивен и бел, словно кокон. Потерпевший, в полосатом десантном костюме, медведем вперевалку бежал навстречу, растопырив для объятия рукава-баллоны.
Он слегка оторопел, увидев сквозь радужный пузырь шлема массу вьющихся черных волос и строгие карие глаза, широко расставленные на тонком смуглом лице. Виола сама обняла его за плечи:
— Что тут у вас случилось, Кэйн?
Его голова качнулась в толстой баранке ворота. Мужчина казался щупловатым для громоздкого костюма, носил рыжие усики и подслеповато щурил блеклые глаза в кольцах морщин. Кэйн был старый удачливый Разведчик, Виола знала о нем с детства.
— Плохи наши дела, девочка, — жмуря глаза, помотал головой. — Корин умер, и к «Матадору», считайте, нет доступа.
— Где тело?
— Здесь, в капсуле… Эта мразь его облучила.
— Какая еще мразь? — подняла яркие брови спасательница.
— Идемте к нему.
Внутри яйцевидной капсулы сняли шлемы. Желтая стеганая обивка была измазана ржавой пылью, крышка санитарного отсека сорвана. На полностью откинутом кресле лежал рослый молодой атлет в майке- сетке и шерстяных рейтузах. Виола покосилась на огромные, голые ступни со скрюченными пальцами. Тугие нежные щеки, обиженно приоткрытый детский рот — при жизни Александр Корин, вероятно, был, как говорят, «кровь с молоком».
Она постояла несколько секунд и присела на край второго кресла. Ступни были почему-то страшнее всего, они внятно говорили о смерти, и Виола против желания все время на них смотрела.
Грустный Кэйн рассказывал, устроившись на обивке:
— Вас учили, девочка, что где-то раз в сто лет в планетарном реакторе начинается неуправляемый распад. Ну так теперь флот может быть сто лет спокоен… Мы первым делом выбросили контейнер с главным топливом, а потом уже капсулу. Из атмосферы видели, как у «Матадора» полыхнула корма, после чего он свалился. И вместе с ним, между прочим, научные материалы с погибшей базы в системе Хаггарда за двадцать лет работы… Не говоря уже о том, какой ценой мы их взяли — там осталось пять человек, — матерьяльчики перевернули бы всю нашу космогонию. С Кориным была просто истерика, жутко смотреть. — Кэйн перевел дыхание, отхлебнул из фляги. Виола молча отказалась, ждала продолжения. — Хотели сесть поближе к «Матадору» — не вышло. Он воткнулся в старый боковой кратер с отвесными стенами. Хорошо, хоть взрываться было уже нечему. Кратер с одной стороны расколот, другого прохода нет. Километров двадцать отсюда, дорога — для горных козлов. Не успели сесть, Корин потащил меня туда. Я отбивался, советовал подождать вас… то есть спасательное судно. Ни в какую! Плачет, грозится пойти в одиночку. Пробовал удержать силой, так разве ж такого мамонта удержишь? Пошли, конечно. Сутки тут короткие, а в темноте по здешним скалам не полазишь. То есть Корин полез бы, но я после заката лег пластом и поклялся не вставать до утра. Он обругал меня последними словами, и мы залезли в пещерку. Я дал ему таблетку снотворного, а сам, наоборот, принял стимулин. Вот, перед самым рассветом явилась мразь… — Усы Кэйна передернулись от отвращения. — То есть захлопала, подняла ветер у входа и налетела прямо на меня. Такая…
Кэйн оглянулся по сторонам, ища, с чем бы ее сравнить.
— Такая здоровенная, круглая, толстая и плоская, вроде морского ската, только мягкая и горячая, вся в густой шерсти. Крылья растут из боков, как, знаете… будто у нее края тонко-тонко раскатаны как тесто. Налетела и ложится сверху, какими-то крючьями шарит по груди.
Можете себе представить, как я заорал! У Корина реакция была сумасшедшая. Он только чуть поднялся на локте, зажег фонарь и саданул в упор из пистолета. Она подергалась и сдохла.
А тут и утро, быстрое, как будто свет включили. Мы часа через два поднялись на перевал. Внизу лавовые поля, а за ними то самое ущелье, что ведет в кратер. С перевала спуск почти отвесный. Он полез первым. Меня судьба хранила, хотя я тогда подумал обратное. Упал и коленом стукнулся так неудачно, что на ногу не мог ступить. Думали, треснула кость. Алик, бедняга, выволок меня обратно, посадил в укромное место и велел ждать. Я не видел, как он спускался, — потом только заметил красную фигурку на лавовом поле. Он добрался почти до самого кратера…
Рассказчик склонил голову и помолчал, скручивая ус в тонкую веревочку.
— Ну, короче, вылетела стая из ущелья, закружилась… Он стрелял, потом побежал обратно. Они долго преследовали. Кажется, две или три твари он сбил. Пришел уже шатаясь. Индикатор на рукаве пылает — доза страшная, трудно представить, как он вообще мог идти да еще лезть по откосу. Ох, сильный был
