— Если вы чувствуете, что не можете мне довериться, нет смысла разговаривать. — Фолд начал набирать скорость.
— Он отбывает длительное тюремное заключение. Пробудет в тюрьме еще несколько лет. За мошенничество. А мне уже тридцать семь лет, и я не могу ждать, мистер Фолд. Но никто не разрешит нам усыновить ребенка из-за репутации мужа. Так что мне пришлось приехать в Европу. Я хочу, чтобы в расчет принимали мои достоинства, а не грехи моего мужа.
Иза задохнулась, произнося этот монолог, — сказывалось отсутствие тренировки.
— В Европе еще труднее усыновить ребенка, — ответил Фолд, пошедший на второй круг. — Сейчас очень мало подходящих детей, со всеми этими абортами и противозачаточными средствами. Численность населения падает, становится все меньше и меньше детей, пригодных для усыновления. — Коронер дышал все тяжелее. — Так что власти вынуждены подходить все строже. Первыми они исключают одиноких. Или семьи с криминальным прошлым, как в вашем случае. Кроме того, вы приближаетесь к крайнему возрасту.
Иза начала чувствовать, что силы у нее не те, что раньше.
— Я в отчаянном положении, мистер Фолд.
Он внезапно остановился и посмотрел прямо ей в глаза, как будто принял какое-то решение.
— Не думаю, что смогу вам помочь, — отрезал он и начал делать гимнастику.
— Но почему? Разве правила так строги?
— Дело не только в этом. Безусловно, но в рамках этих правил каждый случай рассматривается на индивидуальной основе. — Он попытался дотянуться руками до кончиков пальцев ног, но ему мешал живот, потом вновь посмотрел на Изу. — Откровенно говоря, ваш случай очень неблагоприятный. К тому же вы иностранка.
— Вы хотите сказать, что иностранцу невозможно усыновить ребенка в Англии?
— Нет, всегда возможны исключения — в особых случаях. Вы понимаете? Я не извиняюсь за свою резкость, миссис Фрэнклин. Если вы так отчаянно хотите ребенка, есть другие, более легкие пути, чем усыновление. Разведитесь. Добейтесь зачатия от другого мужчины, а не от мужа. Многие женщины, приходящие в мое учреждение, принимают именно такое решение.
— Но я не могу, мистер Фолд. Мой муж получил длительный срок как раз потому, что отказался признаться, куда спрятал деньги. Я богата, пока остаюсь его женой. Так что мне нужно именно усыновление. Я могу обеспечить ребенку все самое лучшее. Разве это ничего не значит?
Фолд прекратил делать упражнения, изо рта у него вырывался пар.
— Если деньги не проблема…
— Нет!
— …так почему бы вам не купить ребенка в одной из развивающихся стран? В любой. Пятнадцать— двадцать тысяч долларов, включая доставку. Встаньте в очередь или заплатите за то, чтобы обойти ее, если не терпится.
Иза несколько раз покачала головой, голос зазвенел от волнения.
— Нет, я не этого хочу, мистер Фолд, я хочу ребенка, которого смогу называть своим, а не подобранного в канаве… Я хочу ребенка с двумя ручками и двумя ножками, не умственно отсталого, чтобы он был похож на меня, так, чтобы люди не ухмылялись, когда я стану представлять его как своего. Разве я хочу слишком многого?
— Увы. В этой сфере, как везде на рынке, есть спрос и предложение. В конце списка — дети, которых никто не хочет брать. Черные и желтые, больные, умственно отсталые, старше пяти лет, уже сформировавшиеся, часто с серьезными проблемами. Дети, которые никогда не станут вашими собственными. Даже при ваших затрудненных обстоятельствах вы, возможно, сможете здесь чего-то добиться…
— Но я не хочу, разве вы не поняли? Я хочу ребенка, белого ребенка.
— Понимаю. Но именно этого хотят и все остальные. И именно белых детей не хватает.
— Сколько потребуется денег? Некоторое время оба стояли неподвижно.
— Пойдемте выпьем по чашечке кофе, — предложил Фолд, ведя ее в сторону чайного домика на берегу озера. Но там было полно народу, и им пришлось устроиться снаружи, ловя лучи бледного зимнего солнца. Он разглядывал ее, пытаясь оценить и сделать выводы, как в жюри присяжных. Небрежным жестом, хотя внутри у нее все дрожало, Иза расстегнула молнию на куртке, не слишком откровенно, но вполне достаточно, чтобы Фолд мог оценить обтянутые шелком груди. Результат не заставил себя ждать: в тепле соски сморщились, натянув тонкую ткань. Он это заметил и отреагировал. Значит, его внимание не носит исключительно делового характера.
— Почему вы пришли ко мне, миссис Фрэнклин? Кто вам меня рекомендовал?
— Я пришла к вам, потому что мне сказали, что вы можете помочь. Что вы… умны, изобретательны. Не то что та узколобая, вмешивающаяся в чужие дела баба, с которой мне пришлось иметь дело там, у себя в стране.
— И кто вам назвал мое имя?
— Девушка, молодая женщина. Ее зовут Полетт. Мы случайно встретились в небольшом ресторанчике, она казалась расстроенной, и мы стали разговаривать… Блондинка. Вы знаете ее?
— Полагаю, что да. Она… в прошлом была полезной. Но в последнее время она болеет.
— Полетт сказала, что потребуются деньги, но у меня их много. Возможно, для меня это единственный шанс стать матерью, мистер Фолд. Вы не можете отказать мне. Я готова на все.
Он взглянул на озеро, на падающие струи большого декоративного фонтана, как будто искал там вдохновения, просчитывал возможности.
— Я должен кое-что объяснить вам, миссис Фрэнклин. Я совершенно согласен с вами в оценке сующих нос не в свое дело доброхотов. Очень часто эти люди не могут сделать правильных выводов, потому что не обладают воображением. На свете так много людей, жаждущих усыновить ребенка, и еще больше несчастных детей, однако властям не под силу соединить их. Бюрократы всегда боятся совершить ошибку. Поэтому ничего не делают. В результате бездетные пары страдают, а дети голодают и подвергаются жестокому обращению.
Воробей уселся на их столик, чтобы поклевать крошек, но, ничего не найдя, улетел, собираясь вмешаться в драку двух уток.
— Знаете, в Румынии, после того как оттуда вышвырнули коммунистов, обнаружили десятки тысяч детей в государственных детских домах, где было ничуть не лучше, чем в концлагерях, — продолжал Фолд, поджав тонкие губы, в тоне его слышалось негодование. — Вы должны помнить те телевизионные кадры, они повлияли на сознание мировой общественности. Но не на власти. Тысячи пар отправились в Румынию, чтобы усыновить несчастных детей, но среди них оказались люди, создавшие всем проблемы. Этим людям, возможно, вообще не следовало думать об усыновлении. Несколько паршивых овец в стаде. Они подняли волну, вопя о том, что якобы детей продают без всякого контроля. Телевидение способно не только пробуждать добрые чувства, но и искажать факты.
Уж кто-кто, а Иза это хорошо знала.
— И что же произошло? — продолжал Фолд. — Власти приостановили процесс усыновления. На многие месяцы. Но… не румынские власти, а британские. Они так испугались критики, что решили создать громоздкий аппарат управления процессом усыновления.
— А что происходило с детьми?
— Они умирали, миссис Фрэнклин. Тысячами. Не могли дождаться, пока будут созданы правила и регулирующие предписания. Их принесли в жертву, чтобы спасти репутацию нескольких трусливых бюрократов. — Фолд покачал головой, как будто не мог поверить в собственные слова. –
Мне это кажется весьма необычным способом защиты интересов детей.
— Но вы можете помочь мне, мистер Фолд?
— У меня есть связи с благотворительной организацией, занимающейся усыновлением. Я твердо верю в законы, миссис Фрэнклин, но я также считаю, что главное — дети. Именно их интересы нужно принимать во внимание, а не интересы лишенных воображения трусливых чиновников. Именно поэтому агентство, которым я руковожу, соблюдая законы, гораздо более гибко трактует подзаконные акты, заботясь в первую очередь о детях. Дети нуждаются в преданных родителях, надеюсь, вы сумеете проявить преданность.
