требовалось
Мир, в котором искореженная любовь и горькие воспоминания не приносили боли. Где ненависть к отцу превращалась в любовь ко всему человечеству, слезы высыхали, а мучения прекращались. С помощью порошка она могла оказаться в нежных объятиях матери, так жестоко отнятой у нее, и возвратиться в детство, так безжалостно прерванное.
В его мире ничто — ни жизнь, ни смерть, ни время, ни Судный День, ни отец, особенно отец — не имеет значения.
— Я не хочу, чтобы ты туда шла, Иза. Без меня.
Они сидели в Американском баре «Стэффорда» под мешаниной из галстуков, бейсбольных кепок, вымпелов, шлемов и оленьих рогов, которые свисали с потолка, как спелый виноград с лозы. Изидора чувствовала настоятельную потребность выпить, немного, бокал шабли, ведь ей потребуется вся ее воля. Только сейчас Изидору осенило, что Дэнни вообще не пьет, никогда.
— Ты знаешь, что я не могу взять тебя с собой, Дэниел. Ведь считается, что мой муж зашивает мешки с почтой где-то по ту сторону Скалистых гор.
— Ты не знаешь, во что ввязываешься.
— Я догадываюсь, — пробормотала Иза в ответ.
«Слишком хорошо догадываюсь», — подумала она про себя.
— Он коронер. Важный деятель, имеет власть и будет отчаянно бороться, если почувствует, что его карьере угрожает опасность.
— Но есть что-то еще, что-то гораздо более серьезное, — спокойно ответила она. — Я все спрашиваю себя, почему Фолд ввязался в это мошенничество с усыновлением. Да, дело вроде безопасное. Он сам им управляет, решая, подходят те или иные люди для усыновления, всегда можно сделать вид, что действуешь, руководствуясь законом.
— А если люди начнут задавать вопросы?
— Кто? Дети не могут пожаловаться. Никто не усомнится в репутации коронера. Внешне все так респектабельно, он практически неуязвим. Сложив два и два, я получила шестизначную цифру.
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, что нам рассказали монахини в Миссии? Двадцать детей в год. Каждый стоит двадцать пять кусков. Получается, что четверть миллиона фунтов прилипает к его рукам, и без налогов. Хороший источник дохода, ты согласен? — Иза наклонилась к Блэкхарту. — Вот почему мы не имеем право на ошибку.
Он грустно посмотрел на любимую женщину.
— Ты потрясающе выглядишь. Как бы я хотел, чтобы ты осталась со мной!
Да, Иза постаралась как следует. Провела час в парикмахерской, пытаясь вернуть утраченный стиль, пролежала в ванне, в душистой пене, накрасилась, надела открытое ярко-зеленое платье, которое подчеркивало цвет ее глаз и не оставляло никаких сомнений в том, какая гладкая у нее кожа. Грудь прикрывал длинный шарф из вышитого шелка. Она вернулась в восьмой размер, жестокий огонь боли и страха сжег лишний вес. Она выглядела хорошо, очень хорошо, и ненавидела себя за то, что вынуждена стараться для Фолда.
— Почему, — сказал Дэнни со своим дивным ирландским акцентом, — мне так хочется сорвать с тебя всю одежду?
— В чем дело, тебе не нравится мое платье?
— На вешалке, может, и понравилось бы…
— Беда в том, Дэнни Блэкхарт, что я знаю — ты говоришь это всем девушкам.
— Верно, — усмехнулся он, — но влюбляюсь я далеко не в каждую.
— Я уверена, ты хочешь меня только из-за денег.
— Знаешь, у моей семьи когда-то было много денег, по крайней мере, по блэкхартовским представлениям. Их потеряли так давно, что даже забыли почему. Но моя дорогая матушка всегда говорила мне: будь осторожен с богатыми женщинами. Их деньги могут исчезнуть так же легко, как красота. И ты останешься ни с чем. Так что держись женщин, которые заставляют тебя смеяться, вне зависимости от того, одеты они или раздеты. — Он подмигнул Изидоре. — Я еще не знаю, как смеешься ты, Иза, но мне очень хотелось бы узнать.
— Я не знаю, смогу ли когда-нибудь полюбить тебя так, как тебе этого хочется.
— Я игрок и рискну. Но, если подберешь меня однажды, береги и никогда не бросай. Если я выскользну из твоих рук, могу разбиться вдребезги. Я похож на Хампти-Дампти[13] в любви, и на моей скорлупе уже слишком много трещин. Еще одно падение — и из меня можно будет делать омлет.
Вот и Дэнни, оказывается, ранен жизнью. Несмотря на шутливый тон и кривую усмешку, он явно не шутил. Незажившие раны. Откуда они, кто их нанес?
— Я так мало знаю о тебе, — прошептала она. — Принимаю как нечто само собой разумеющееся в моей жизни. Прости меня.
— Уже простил. У тебя достаточно своих проблем, я бы не хотел добавлять еще. Просто обращайся со мной бережно.
— Даже если ты будешь сдирать с меня платье?
— Особенно в этот момент.
— Скоро, Дэниел, у нас будет время друг для друга. Девица и ирландский пират в путешествии, полном неожиданностей. Мне это очень понравится. — Иза действительно так думала.
Дэниел поднял стакан с томатным соком.
— Попутного тебе ветра, Иза.
В вестибюле было полно народу. Авиапассажиры с горами кожаных чемоданов. Японский бизнесмен что-то объясняет двум скучающим женщинам, слишком нарядным, лениво жующим резинку. Толстый Санта-Клаус, за которым шла группа женщин, изображающих северных оленей. Хлопья искусственного снега. Рождественский антураж.
Фолд ждал Изидору. Он был одет в хорошо сшитый шерстяной костюм. Когда он подошел, чтобы поздороваться, его глаза за очками в металлической оправе не могли оторваться от ее груди. Фолд ни разу не взглянул ни на ноги женщины, ни ей в глаза. Хотя в отеле хорошо топили, Изу пробрала дрожь.
Фолд продолжал говорить ей банальные комплименты, ведя за руку через сутолоку праздничной толпы к лифту. От него сильно пахло одеколоном. Изидора уже не чувствовала себя уверенной; ей казалось, что она запачкала себя соприкосновением с Фолдом. Однако каждый этаж приближал ее к Полетт и Бэлле. Во всяком случае, она надеялась на это.
Они шли вовсе не в ресторан на крыше отеля: на двадцать третьем этаже, выведя Изу из лифта, Фолд вынул ключ и показал ей.
— Я заказал номер, — объяснил он. — Так нам будет уютнее.
Да уж!
Вид из номера был замечательный, окна выходили на Букингемский дворец, Королевский штандарт развевался в блеске прожекторов, а огоньки машин на вечерних лондонских улицах обтекали его по периметру, подобно вулканической лаве.
Фолд снял с Изы пальто, и она почувствовала, как он замер, дыша ей в плечо, дрожь пробежала у нее по коже. В углу у окна был накрыт столик на двоих. Изидора знала, чего хочет от нее этот человек, но не знала когда: до, после еды? А может, и до, и после?
Открывая шампанское, он рассматривал ее тело.
Начали с закуски. Фолд расспрашивал, а она, как Пенелопа, рассказывала придуманную легенду, пытаясь выведать что-нибудь и у него. Это оказалось не так просто.
На каждый ее вопрос Фолд только подливал ей вина, говоря:
