не только отечественный, но и зарубежный и, главное, умел ладить с творческими людьми. С тем же Пырьевым, пришедшем к Пономаренко жаловаться на своих кинематографических начальников, Пантелеймон Кондратьевич нашел общий язык, тот ушел от нового министра в хорошем настроении. И потом не раз повторял своим друзьям, что новый министр в отличие от партийных дураков и невежд вроде Хрущева, разбирается в искусстве и понимает его специфику. Авторитет Пономаренко как умелого и знающего руководителя на новом посту только возрос, в творческих, да и партийных кругах стали говорить о том, что новое руководство во главе с Маленковым и Хрущевым сознательно затирают более способных и грамотных деятелей. А это все-таки была Москва, здесь располагался Центральный Комитет партии, работало правительство, да и в самой московской партийной организации было немало недовольных стилем и методами руководства новых лидеров страны. Пономаренко невольно становился фигурой, вокруг которой начинало концентрироваться это недовольство. Чувствуя это, Хрущев, легко заручившись согласием других членов Президиума ЦК, направляет Пономаренко на периферию — в Казахстан. Там планировалось крупномасштабное освоение целинных земель — мероприятие, по замыслу Никиты Сергеевича, весьма перспективное для быстрого и окончательного решения проблемы обеспечения страны зерном, но в то же время крайне сложное и рискованное. Пономаренко направляли в республику для избрания Первым секретарем ЦК компартии, под чьим руководством и должно было осуществляться освоение целинных земель.
Хрущев знал о крайне сложной ситуации, сложившейся в Центральном Комитете компартии Казахстана, первым секретарем которой был Ж. Шахмаятов. Там шли непрерывные конфликты и разборки, негативно сказывавшиеся на работе республиканской партийной организации. По информации, которую он получил, члены казахстанского ЦК ни за что не избрали бы своим руководителем чужака со стороны, а значит, Пономаренко на Пленуме республиканского ЦК, где голосование было тайным, неизбежно бы «прокатили». Вот тогда, по замыслу Хрущева, Пономаренко как не справившегося с поручением Президиума ЦК КПСС, можно было окончательно вывести из состава высшего партийного руководства (Пантелеймон Кондратьевич еще оставался кандидатом в члены Президиума ЦК партии) и, как говорится, окончательно списать в политический архив.
Но Хрущев просчитался и на сей раз. Еще перед своей поездкой в Казахстан Пантелеймон Кондратьевич выяснил, что в республике сложилась практика, когда приходящие на руководящие посты представители Западного Казахстана тянули за собой земляков, естественно, вне зависимости от их заслуг и деловых качеств. Точно так же поступали и представители Восточного Казахстана. Это и было основным источником конфликтов и трений в руководстве республики. Пономаренко решил сыграть на этом обстоятельстве, а заодно и покончить с порочной практикой, которая создавала нездоровую атмосферу в республиканской и областных партийных организациях.
Выступление Пономаренко на съезде коммунистов Казахстана было коротким. Он подчеркнул, что перед партией, перед страной стоят большие стратегические задачи. Самая магистральная среди них — предстоящее освоение целинных земель. Новые задачи требуют нового стиля и методов руководства. А партийное руководство республики предпочитает работать по старинке, административными методами. У товарища Шахмаятова и многих его коллег есть одно преимущество. Они местные, казахи. Ну а мы, русские, посланные Центральным Комитетом партии, также имеем одно преимущество. Мы знаем про вашу традицию: приходит человек из Западного Казахстана — подбирает и расставляет кадры из Западного Казахстана, приходит из Восточного — действует таким же образом, по принципу землячества. А для нас — вы все равны. И будем дружно трудиться и с товарищами из Западного, и с товарищами из Восточного Казахстана.
Пономаренко говорил «мы», потому что прибыл в республику с кандидатом на пост второго секретаря компартии республики Леонидом Ильичем Брежневым. Тот после смерти Сталина также был сильно понижен в должности, но затем сумел найти подходы к Хрущеву. Никита Сергеевич, почувствовав амбициозность и, вместе с тем, угодливость Леонида Ильича, предпринял хитрый маневр — приставил Брежнева к Пономаренко с тем, чтобы он присматривал за действиями своего прямого начальника. А заодно и дал понять, что положение Пономаренко не так уж прочно, и что Брежнев вполне может рассчитывать на его место. Леонид Ильич при всей своей кажущейся мягкости и уступчивости был человеком угодливым и тщеславным — другой бы в начавшуюся хрущевскую оттепель высоких постов не достиг. Сохраняя внешне лояльность своему непосредственному начальнику, он в то же время передавал в Москву информацию, которая могла ему навредить. Очень уже хотел Леонид Ильич стать первым, да и вообще подняться как можно выше по карьерной лестнице.
С Брежневым, кстати, Пономаренко работал довольно слаженно. «Леонид Ильич, — вспоминал он, — считался тогда человеком с открытой душой, был компанейским: на охоту — пожалуйста, на рыбалку — пожалуйста, по бабам — пожалуйста… Вот только я никогда не видел, что он что-нибудь читал…». Пантелеймон Кондратьевич пытался приобщить его к чтению серьезной, в том числе научной литературы, но все было бесполезно. Брежнева интересовало совсем другое — он любил комфорт, красивые безделушки, стал первым в Казахстане, у кого в квартире появилась большая ванна, где он нежился после напряженного рабочего дня. Короче, любил пожить в свое удовольствие и давал также пожить и другим. Душа-человек. Только вот часто его личная доброта вредила интересам дела. Но на это хрущевское руководство обращало все меньше внимания, так что путь к вершинам власти Леониду Ильичу был открыт.
Результаты тайного голосования на съезде, а затем на организационном Пленуме ЦК были для Пономаренко и Брежнева благоприятными. Они прошли на свои планируемые посты единогласно. Когда об этом сообщили Хрущеву, он долго не мог поверить и, несмотря на свои известные чувства к Пономаренко, был вынужден поздравить его с большим успехом. Однако своих попыток расправиться с ним не оставил.
Вскоре по ряду безошибочных признаков Пантелеймон Кондратьевич понял, что из высшего партийного руководства его убирают. Дело в том, что телефонные звонки членов Президиума из Москвы стали идти напрямую второму секретарю республиканского ЦК Брежневу, что было нарушением сложившейся субординации и означало, что Пономаренко впал в явную немилость. Вскоре ему уже напрямую позвонил Молотов и сказал, что Пантелеймону Кондратьевичу предстоит заняться зарубежной работой, связанной с Варшавским Договором. Это было непонятно: ведь в Варшавском Договоре верховодили военные, и неясно было, какую ему там должность могли предложить.
Все прояснилось, когда в Москве Хрущев сообщил Пономаренко о решении партийного руководства назначить его послом в Польшу. Это было фактически «тихой» отставкой. Но, понимая это, он все-таки поблагодарил Никиту Сергеевича за назначение, чем несказанно удивил его. Хрущев ожидал протесты или, по крайней мере, просьбы оставить его на партийной работе. Но Пантелеймон Кондратьевич прекрасно понимал, что изменить уже ничего не сможет. Новая же работа давала возможность отстаивать интересы государства на крайне важном для Советского Союза направлении, да и быть подальше от Москвы, где Хрущев вовсю раскручивал свои бестолковые реорганизации и реформы.
После Польши, где Пономаренко сумел установить дружеские связи с руководством этой страны и особенно В. Гомулкой, его направили Чрезвычайным и Полномочным Послом Советского Союза в Индию, затем в Непал и, наконец, в Голландию. Здесь и произошел инцидент, который поставил крест на его дальнейшей дипломатической карьере. В этой стране остался советский гражданин, врач по профессии. А его жена пришла в наше посольство и сказала, что хочет вернуться на Родину. Был самый разгар «холодной войны», и в дело вмешались влиятельные антисоветские политические силы. Голландские официальные лица и, естественно, печать этой страны подняли страшный шум, утверждая, что женщину насильственно удерживают в посольстве и что ее надо присоединить к мужу.
И хотя сама она несколько раз заявляла о нежелании оставаться в Голландии, ей оттуда просто не давали выехать.
Как раз в это время должен был состояться Пленум ЦК, и за Пономаренко, как членом Центрального Комитета, прислали самолет. Он посадил в свою машину женщину и доставил ее на борт самолета. Однако голландские полицейские во главе с руководителем ворвались туда, на что, кстати, не имела права — самолет все же советская территория — и попытались силой высадить отчаянно сопротивлявшуюся
