На брандмауэр соседнего доманацепили рекламу колготок.Наши со счетом ноль — двапроиграли княжеству Лихтенштейн.Дожили, мама. Я вышла из дома под вечер —была суббота —обедать с русским поэтом Петровым,влюбленным в еврейскую даму Шейн.Я вышла из домаи шла по Грохольскому переулку,любезно расчищенному таджиками,которым платят американцы.Кохиноры сосулекточило опасно и гулкоогромное лезвие в небе,оскверненном «Люфтганзой».И мне улыбалась,а может, кривилась, домовая арка.Таджики бросали лопатами снегпод огромные древние ели.Их держат янки, купившие несколько гау дирекции старого парка,основанного Петром в аптекарских целях.Файв-оклок в ресторане у парка —это заведено годами, —в час, когда солнце сажает на колфлагшток префектуры.Ростбиф — дрянь,но традиции требуют данисеребром, пушниной, пенькой,а лучше, кхе-кхе, натурой.Парк оцеплен с утра. Именитые гостив восторге от новых оранжерей.Это пальмы графьев Разумовских,на этой скамейке сиживал Пушкин.Эту пайн-три — внимание, плиз! —посадил сюда Питер де Грейт.Тойлет слева. Вон там, на углу,продают безделушки.Каппучино? американо? Спасибо, не надо.Мясо — дрянь, но нельзянарушить традиций.Показалась в просвете аллеиделегация нью-Фердинанда,а за старой петровской соснойпритаился убийца.
2005
Хорошие манеры
— Умоляю, оставьте мальчишке хоть сотню на чай!Суд присяжных небесный, увидите, это зачтет.Мельхиоровой вилкой у времени выколот час.Пианино раскрыто, осклаблено, ждет.Выметает уборщик с террасы опавшие листья лип.— Мог бы жить только с вами, я знаю вас столько лет.Саша-даша-наташа — химеры; но вы… я, кажется, влип…— Не могу запретить вам мечтать. Подайте, пожалуйста, хлеб.Злая?! Терплю десять лет вторжение в личную жизнь,куда вас, простите, вообще-то никто не звал.Вот и ваше рагу. Подгорело? — решается парой клизм.Заодно вымывают купаж восхищений, обид и похвал.На саксонском фарфоре приносят яблочный пай.Мы есть центр, магнит, добыча внимательных слуг.— Тридцать мало, оставьте хоть сотню на чай!— Сразу видно, что вы не работаете, мой друг.
