В поезде подошла баба:? «Дайте на прокорм, прости Господи»!?
— Мизер рюсс! — прокомментировал Копылов.?
Полустанки, желтеющая листва, зачехленные танки и «Жигули» на встречных составах — в общем, доехали.?
На станции Дачная подошел мужик:? «Давайте сложимся на жизнь хорошую»!?
— На тебе, выпей, мужик!
Пошли по улице Клары Цеткин.?
— Еще одна феминистка! — сказал вслух Копылов.
?— Как бы не произошла катастрофа! — подумал он про себя.
Дачный сезон кончился, но малохольный друг Сосискин еще околачивался там, на даче, и ходил по участку в 25 соток — в резиновых сапогах, в плащ-палатке, сшибая головы с поганок и рассуждая о скверном влиянии космической эпопеи на произрастание грибковых спор.? Продовольственный вопрос его мало трогал.? Копылов подмигнул, и Сосискин молча удалился в лес.
Дача. Зеленое двухэтажное строение. С полуразрушенной печью, скрипучей лестницей и резонансом особой силы. Это была одна из тех дач, где жили и работали странные русские мыслители XIX и XX веков, где бегали мальчишки с битыми коленками — будущие гении и алкоголики, где бабушки громыхали кастрюлями и готовили незатейливый обед. В зарослях близ заборов лежали довоенные куклы и вставали на тонких ножках колонии бледных поганок.?
Вошли в калитку.?
— О! — сказала Хельга.?
Пасмурно было. Каркали вороны. Шумели сосны.?
Вошли, осмотрелись.?
— Хельга!?
— Да??
— Это русская дача, настоящая глушь. Сильные азиатские ветры, ах, ну да что там… давай растопим печь.!
Растопили, хотя было и не холодно. Копылов достал две бутылки водки: «Хорошо! Здесь уж нас никто не услышит!»?
Дача.? Перед лежанкой, на листах газеты «Правда» за 1948 год, лежала куча спелых антоновок. Свирепый дух шел от них. Выпили, закусили яблоком.
Что-то лопнуло в печи. Хельга прижалась к нему.?
— Что Гамбург? — сказал Копылов. — Что ваша пресная, размеренная жизнь??
Немка стала раздеваться.?
Три часа продолжалась эта любовь. Над Подмосковьем прошли грозовые дожди и снова выглянуло солнце. Пролаяли собаки.?
— Возьми вот это яблоко, — предложил Копылов. — Аугуст-апфель.?
— Что скажет дайне фрау?
?— Что скажет?
?— Да.?
— Ничего не скажет.
?Зажег сигарету, дал затянуться Хельге: «Жена спросит: почему ты пил водку в Загорске»??
— Мне казалось, что я все это видела: дача, Россия, любовь…
?— В страшном сне?
?— Нет…?
— Любовь в военное время всегда прекрасна, интенсивна. — сказал Копылов. — «Холодная война» — это тоже война, а русская разруха — всегда как война.?
— А как же движение за мир??
— А никак. Послезавтра начнется бойкот СССР. Все из-за этого долбаного Боинга. Референты из президиума Академии наук попросили передать, что не далее как завтра, в среду 15 сентября, состоится последний рейс «Люфтганзы» по маршруту Москва-Гамбург. Вот за это и выпьем. Чтоб не подбили.
Чокнулись, выпили. На часах было 16.30. Экскурсия в Загорск подходила к концу.?
— У вас есть водка в Гамбурге??
Хельга молчала.?
— Ты что такая неживая?
?Хельга молчала. Что-то наподобие горькой усмешки собралось на ее лице. Детско-старческое выражение.?
— Ты слышишь, что я говорю? Шайсе!?
Хельга подняла глаза. В них были слезы. Западная немка на пороге зрелых лет. Ровесница.
Копылов понял, что перегнул палку. И начал краткую исповедь:?
«Я родился в Москве, в 1950-м, в коммуналке, в кротовой норе. ?Обломки России и новый, бездушный мастодонт. Маленький косолапенький мальчик: ясли, детский сад, школа. Октябренок, пионер, комсомол. Жизнь тягучая, бездумная, рябая. Будто смерть на пороге…»?
— Зачем думать о смерти, либлинг? Лучше жить и работать!?
— А еще лучше работать и жить.?
— Генау!
— Ты придерживаешься верхнесреднего деления социал-демократической ориентации, а я — крайней боковой доски на крышке гроба, — хотел сказать он, но не мог перевести. Хотел сказать, но сдержался. И без того она была на грани истерики.?
Вместо этого он принял павианью позу и произнес:?
— Мы — татарский субконтинент. Мощные азиатские ветры заходят сюда в гости. Они несут сумятицу в мозги. Постоянную идею смерти и разрушения. О стабильности не может идти речь.?
Хельга хрустнула яблоком: аугуст-апфель. ?Посмотрела в окно:
— Альтвайбзоммер.? Поедем в Хамбурхь??
— Я не зна, я не вер, не про-да… Что Гамбург? Здесь — в теплом, родном хлеву, а там — в разумном, прибранном свинарнике.?
Так и закончилась эта необычная история любви. На многоточиях, на приподнятых бровях. Вернулись в Москву, формально раскланялись, а на следующий день повез он Хельгу в аэропорт.?
Сдали багаж, встали супротив друг друга.?
— Ну прощай, Хельга! — молвил он. — Век тебя не забуду.?
— И ты прощай, мой русский либхабер!?
Повернулась и пошла за загородку, рукой махнула.?
Копылов ощутил внезапную пустоту. Вздохнул и поковылял прочь.??
Путаны
Они были — две молодые, две пригожие крали, две путаны: Таня и Оля. Обеих носило по кабакам, по валют-барам и прочим закрытым точкам. Бывало, поутру, намылены, наряжены звонили Толику — знакомому таксисту. Выскакивали из кривой хрущобы, в помятой «Волге» мчали по ухабам Бескудникова — в центр.
В коопкафе «Садко», что на Кропоткинской, им ставили икру, шампанское. Обед — 250, 50 — официанту, и далее — в «Кудесницу» на Оружейном. Там — мяли им бока, тянули жилы, умасливали польским молочком. Оттуда выходили свежие, румяные, готовые к дальнейшим перестрелкам.
Вот «Хаммеровский центр», подобие Америки, построенное на заре 80-х. Проход — 50 рублей: сплошные мусора, чекисты, спекулянты. Минуя все препоны, они в валютном баре «Сакура». Сосед по
